Саудовская Аравия пытается добиться от развитых стран компенсации за сокращение нефтяных доходов, которое вызвано борьбой с глобальным потеплением. Королевство призывает присоединиться к своим требованиям других экспортеров нефти.
Звучит, конечно, как анекдот, и требования эти, понятное дело, никто удовлетворять не подумает — даже всерьез обсуждать этот вопрос никто не будет.
И все же понять озабоченность арабов можно. Высокие цены на нефть делают борьбу с глобальным потеплением — энергосбережение, развитие альтернативной энергетики, снижение доли углеводородов в энергетическом балансе — не только экологически политкорректным, но и экономически оправданным занятием.
Разговоры о возможном повторении нефтяного кризиса 70-х вполне оправданы. И печальный опыт стран-экспортеров нефти, не сумевших воспользоваться нефтяными сверхдоходами, вышедших из этого кризиса не победителями, а проигравшими, несмотря на то, что многократно выросшие за 70-е годы цены к докризисным уровням так и не вернулись (и уже никогда не вернутся), заставляет задуматься.
Рост нефтяных цен в 70-е годы в значительной степени объяснялся девальвацией доллара, одновременно усиливая и стимулируя этот процесс. Именно тогда стала крылатой приписываемая одному из американских политиков фраза: «К счастью, мы умеем печатать доллары быстрее, чем арабы качать нефть». В результате экспортеры остались с изрядно обесценившимися долларами, а развитые страны вышли из кризиса с куда более энергоэффективной экономикой.
Вопрос в том, каким образом лечить «голландскую болезнь» — ситуацию, при которой добыча и экспорт сырья настолько выгодны, что с ними не может конкурировать ни одна другая отрасль экономики.
Что бы ни говорил российский президент, но созданная в последнее десятилетие в нефтяной отрасли система плавающих экспортных пошлин, привязанных к мировым ценам на нефть, была не так уж и плоха. Изъятие государством львиной доли нефтяных сверхдоходов искусственно ограничивает рентабельность «нефтянки», делая другие отрасли более привлекательными для инвесторов.
Кроме того, накопленные за счет этого изъятия резервы не тратились, что с одной стороны снижало зависимость бюджета от цен на нефть, а с другой — позволяло использовать в случае падения цен на сырье для замещения выпадающих доходов. Наконец, система позволяла изымать из оборота «лишние деньги», что довольно долго позволяло предотвращать перегрев экономики.
Проблема нынешнего кризиса, ударившего по стране сильнее, чем по другим, вовсе не в том, что эта система оказалась неэффективной, а в том, что механизм ее использования был «автоматизирован» и прозрачен только для условий роста цен. Для пошлин была разработана понятная формула, для пополнения резервов — тоже.
А вот как действовать в ситуации обвала цен, кризиса ликвидности, правительство не придумало. Точнее, определенные планы были, и даже летом 2008 года министр финансов Алексей Кудрин утверждал, что страна с легкостью выдержит кратковременное падение нефти ниже 50 долларов за баррель и длительные цены на уровне 70 долларов.
Однако когда дело дошло до реализации кризисного сценария, власти предпочли «ручное управление», напринимали взаимоисключающих мер и на полгода оставили российскую экономику на «голодном пайке». Исключение составили отдельные «системообразующие» банки, некоторые из которых в конечном итоге проиграли значительную часть полученной помощи на валютном рынке тому же ЦБ.
Впрочем, нельзя утверждать, что выстроенная до кризиса система была идеальной для лечения «голландской болезни». Прежде всего потому, что она ограничивалась исключительно нефтяным сектором и не распространялась на другие «рентные отрасли», такие как добыча и экспорт газа или цветная металлургия.
Кроме того, как показывает опыт арабских стран прошлого века, просто копить в валютных резервах обесценивающуюся инфляцией иностранную валюту — занятие довольно бесперспективное и не слишком экономически целесообразное. Резервы хороши до определенных пределов, и уж никак не в качестве самоцели.
Но и попытки заняться инвестированием ренты в государственные «прорывные» проекты и технологии — путь чрезвычайно неэффективный, чреватый тем, что государство наплодит новых «АвтоВАЗов», которые тяжелыми жерновами повиснут на шее государства и сырьевых отраслей.
Частичное перераспределение ренты в пользу малоимущих — а именно это было идеологией Фонда национального благосостояния — разумная мера, хотя и она должна применяться осмотрительно, с учетом инфляционных последствий.
Искусственное снижение рентабельности сырьевых отраслей и создание в экономике среды, где возможна конкуренция за инвестиции со стороны несырьевых отраслей — необходимое, но явно недостаточное условие для лечения «голландской болезни».
Эти отрасли должны иметь возможность конкурировать не только за инвестиции или рабочую силу, но и за потребителя. А для этого условия, в которых ведется бизнес в России должны хотя бы приблизиться к тем, в которых действуют производители в других странах. Это касается и налоговой нагрузки, и доступности кредитов, и гарантий прав собственности, и возможности подключения к комму6нальным сетям.
Звучит это, может быть, банально и не так красиво по сравнению, скажем, с нанотехнологиями, но отсталость без всего этого не преодолеть.
Максим БЛАНТ
