Что нам мешает разогнаться

​

Экономика России выходит из рецессии, однако лежащих на поверхности факторов запуска устойчивого быстрого роста не просматривается. Ни восстановление запасов, ни экспортный спрос таковыми не являются. Для быстрого роста требуется коррекция цен на рынке недвижимости и восстановление масштабных частных инвестиций.

Послекризисное восстановление объемов выпуска продукции идет уже пятый месяц подряд, если считать дном период с января по май (с небольшой заминкой в конце лета, вызванной синхронной остановкой конвейеров в автопроме на отпуск, чего в «тучные» годы не отмечалось). Но ничего похожего на быстрый отскок не наблюдается.

Темп прироста промышленного производства за восстановительные месяцы (берем за точку отсчета май) составлял в среднем 8,5% годовых. Это могло бы показаться неплохим результатом в нормальных условиях, не будь предшествующего обвального падения. А поскольку оно за сопоставимый период, с сентября прошлого года по январь нынешнего, шло вчетверо быстрее (примерно 36% годовых), то, как вытекает из простейшей арифметики, для V-образного помесячного рисунка последней рецессии нужны были бы совсем иные темпы восстановления (порядка 48% годовых).

Практически весь восстановительный рост в промышленности сконцентрирован в узкой группе секторов, и почти во всех случаях уверенно можно говорить, что их ведет за собой экспортный спрос. Собственно, это те сектора, которые в свое время наиболее сильно провалились как раз из-за падения этого спроса (чермет, химия, газ, уголь и отчасти леспром). В целом происходящие в промышленности структурные сдвиги напоминают позднесоветский период, когда весь промышленный рост концентрировался на промежуточных стадиях производства, угасая по мере продвижения к продукции конечного спроса. Правда, сегодня для абсорбции лишней промежуточной продукции хотя бы есть внешние рынки.

Других точек роста пока не видно. Правда, в ряде отраслей производство в кризис и не падало (добыча нефти и ее переработка, пищепром), так что ждать там какого-то дополнительного роста было бы странно. В то же время в ряде секторов провалившееся более (машиностроение и стройматериалы) или менее (цветмет, электроэнергетика) глубоко производство так и остается, по сути, на дне падения. Что и не удивительно, так как никаких внутренних драйверов восстановления производства пока не ощущается. На что же стоит надеяться?

Оправданна ли ставка на запасы?

В последнее время почти общим местом стала уверенность, что, по крайней мере в ближайшие пару кварталов, а то и дольше, в мировой экономике в целом и в России в частности вероятен рост, возможно, даже неожиданно быстрый рост за счет восполнения дефицита производственных запасов, возникшего за время кризиса.

Формально да — именно распродажа производственных запасов ответственна, если верить подсчетам Росстата, за необычайно глубокое падение ВВП России (на фоне США и даже Японии и западноевропейских стран) в первом полугодии 2009 года. Механизм прост: из-за резко упавшего спроса в последние месяцы прошлого года запасы готовой продукции на предприятиях стали сильно избыточны, и они были вынуждены останавливать конвейеры, приводя запасы с соответствие с новыми реалиями.

Согласно статистике ВВП, по номиналу весь он за три захваченных рецессией квартала (с четвертого квартала прошлого года по второй нынешнего) сократился суммарно лишь на 28 млрд рублей по отношению к тем же трем кварталам годичной давности. А на изменение в динамике запасов пришлось почти 1,7 трлн — тогда накопили 741 млрд, сейчас проели 947. Проще говоря, пили, ели и даже вводили жилья в кризис практически столько же, а то и побольше, сколько во время бума, а вот накопленный тогда задел на будущее тратили. Поскольку похожие процессы шли везде в мире, то и экспортный спрос упал.

По подсчетам Валерия Миронова из Центра развития, сделанных на основе данных Росстата, соотношение запасов к отгрузке продукции в промышленности достигло пика к концу первого квартала 2009 года, затем стало снижаться, но к началу третьего квартала еще не пришло в норму. Но процесс идет, и после окончательного рассасывания «флюса» избыточных запасов (судя по опросам ИЭПП, оно уже произошло в октябре) ближе к концу года возможен переход к довольно шустрому отскоку ВВП.

Вспомним историю выхода из прошлого кризиса, теперь почти уже одиннадцатилетней давности. Тогда в какой-то, правда, не очень продолжительный, период, а именно в первые два квартала 1999 года, темпы роста ВВП действительно стали двузначными (соответственно 15 и 17% в годовом выражении после сезонной очистки). И это результат восстановления запасов, рухнувших в дефолтном третьем квартале 1998 года чуть ли не до нуля, если не считать обычной сезонной закладки продуктов нового урожая на хранение. Сам восстановительный рост в промышленности начался тогда еще кварталом раньше, продолжался он и потом, но и запустили его, и позже снова перехватили ведущую роль несколько иные драйверы, а не пополнение запасов (о них немного ниже).

И все же, пожалуй, надежды на восстановление растраченных запасов как на близкий резерв неожиданно быстрого роста производства немного завышены. Их роль мотора восстановительного роста на этот раз, скорее всего, окажется более слабой и растянутой во времени, чем в восстановительном эпизоде 1999 года. Во всяком случае, пока что пополнение производственных запасов никак не проявляет себя. Возможно, оно где-то и есть, но, по всей видимости, тоже в секторах, прямо или косвенно завязанных на вывоз продукции за рубеж. Если мы и увидим связанное с этим ускорение роста, то несколько позже. Причины? Давайте посмотрим, что стоит за нынешним сокращением запасов, и сравним с тем, что было десять лет назад.

Во-первых, тогда запасы, в том числе в торговле, действительно обнулились по случаю короткой, но тем не менее мощной и вызвавшей ажиотажный спрос на все материальное гиперинфляции. Сейчас же, как вытекает из данных того же Росстата, запасы в торговле не падали. Что же касается складских запасов готовой продукции у предприятий, то они, конечно, расчищались во время кризиса, точнее сказать, приводились в соответствие с новым уровнем спроса, долгое время оставаясь по отношению к нему скорее избыточными (о чем можно судить лишь по ощущениям самих предприятий, зафиксированным в опросах). Нет никаких оснований считать, что в новых реалиях отнюдь не ажиотажного спроса ощущается дефицит запасов и в какой-то момент все вдруг дружно кинутся снова работать на склад.

Во-вторых, запасы в расчетах ВВП включают в себя незавершенное строительство и неоплаченный капитальный ремонт, ну и, разумеется, не установленное оборудование, поступающее на склады в ходе этих мероприятий, — до тех пор, пока за все это не поступил платеж заказчика. Хотя достоверной статистики по незавершенке у нас, кажется, сейчас уже нет (да и вообще статистика запасов даже в более развитых статистических системах не слишком надежна, в расчетах ВВП это в значительной мере сальдирующий показатель), есть подозрение, что в острой фазе кризиса падала именно она. Инвестиционные проекты в такие периоды обычно не начинают. То есть образовавшаяся «инвестиционная яма» — это потенциальный двигатель восстановительного роста, но не сразу и не сейчас.

Синдром переинвестирования

Скорее всего, привнести оживление в полусонную промышленность в итоге удастся не за счет восполнения растраченных производственных запасов, а за счет восстановления провалившихся инвестиций, считая их вместе с запасами и незавершенкой, в частности жилищными.

Именно с сокращением инвестиций связано продолжавшееся четыре квартала, с июля 2008−го по июнь 2009−го, падение ВВП. (Хотя, по некоторым другим подсчетам, в том числе самого Росстата, спад пришелся лишь на два квартала — последний прошлого и первый нынешнего года; в окаймляющих их с двух сторон кварталах наблюдался скорее рост, близкий к нулевому, а не спад. Разница в оценках связана, насколько я понимаю, с разным подходом к элиминированию календарного фактора, который особенно силен в первом квартале. Она представляет собой не более чем статистическую погрешность, но никак не повод для споров о том, закончился ли спад во втором квартале. Однозначного ответа на этот вопрос просто нет.)

Из 10,9% накопленного за этот период снижения нашего ВВП спад валовых инвестиций, включающих в себя также изменения в разного рода запасах и недострое, взял на себя 90%; 20% падения ВВП стали результатом снижения конечного потребления, как домашних хозяйств, так и государственных и некоммерческих организаций, хотя на деле, конечно, все падение пришлось на частный потребительский спрос). Ну а примерно 10% падения совокупного внутреннего спроса было компенсировано ростом чистого экспорта, то есть тем, что какая-то часть падения совокупного спроса пришлась не на отечественные товары и услуги, а на импорт. Пожалуй, наиболее ярким примером тут может служить падение спроса на легковые автомобили.

Вклад разных факторов в падение ВВП США очень похож на наш, с той лишь разницей, что экономика эта более крупная, инерционная и все цифры падения по нашим меркам смотрятся микроскопически. Скажем, конечное потребление в США упало с пика на 1%, и если бы им не сказали, что сейчас кризис, то большинство населения, вероятно, ни за что бы об этом не догадалось, не считая, разумеется, безработных. А так из 3,8% падения американского ВВП за последние четыре квартала 109% обеспечили инвестиции, 22% — вклад потребления и 28% — компенсирующее влияние сокращения нетто-импорта (итог чуть больше 100% из-за статрасхождений). Не правда ли, близкая к российской картинка? Ну и еще разница чисто хронологическая: пик инвестиций в Америке сдвинут на два года назад по отношению к нашему, то есть он пришелся на 2006 год.

Аналогичный цикл предшествовавшего спаду инвестиционного перегрева коснулся и большинства постсоциалистических восточноевропейских стран, а также Казахстана.

В этом контексте характерен прогноз, высказанный в интервью известного американского экономиста Майкла Муссы. Если верить ему, нас еще удивит разворот от нынешних то ли слегка отрицательных, то ли уже немного положительных темпов прироста ВВП в США и Западной Европе к резко положительным — в четвертом квартале 2009 года или в будущем году. Основание для его оптимизма — статистика. Послерецессионный восстановительный рост всегда и везде был не особенно медленным. А зачастую, если мерить поквартальными темпами в годовом выражении, даже двузначным. В нынешнем эпизоде мотором роста, по мнению Муссы, в ряде стран, включая США, может стать восстановление рухнувших жилищных инвестиций. А для экспорториентированных экономик вроде Германии и Японии, провалившихся особенно сильно, драйвером послужит восстановление глобального спроса, в первую очередь на товары инвестиционного предназначения.

Таким образом, «вдох переинвестирования» был достаточно глобальным и восстанавливаться после «выдоха» мировая экономика будет на первых порах скорее к трендовым, чем к гораздо более высоким предкризисным масштабам инвестиций и темпам роста. Если исходить из примерно десятилетней паузы между кризисами и примерно трех-четырехлетнего периода предшествующего кризису инвестиционного перегрева, то рассчитывать на оживляющий «пузырный» рост мировой экономики можно с 2013—2014 года. Разумеется, это не прогноз, не более чем мистика, нумерология и «подготовка к минувшей войне». Просто период дальнейшего восстановления экспортного спроса, который сейчас немного отскочил, по-видимому, на процессах восполнения в мире подрастраченных запасов, в дальнейшем может затянуться.

И действительно, судя по данным еще за второй квартал, процесс пострецессионного восстановления в этих экономиках пошел. Рост ВВП Германии составил 1,3%, Японии — 3,7%. И все же кажется, что восстановление инвестиций хотя бы до уровня, соответствующего среднесрочному тренду, вряд ли произойдет слишком скоро и для выхода на предкризисные объемы инвестиций, вероятно, понадобится не один год.

На графиках можно видеть тесную корреляцию инвестиций и динамики цен на недвижимость. И, стало быть, разворот в динамике инвестиций вряд ли возможен без разворота в движении этих цен — до того, как цены на недвижимость нащупают дно и приостановка их падения приведет к возникновению пусть не ажиотажного, а хоть сколько-нибудь устойчивого спроса на жилье, а также на торговые и производственные площади. Это, в свою очередь, реанимирует процессы закладки новых домов и, соответственно, спрос строителей на материалы и технику. Когда и на каком уровне произойдет разворот в движении цен на недвижимость, сказать пока сложно.

Во всяком случае, определять точку равновесия в ценах на недвижимость исходя из количества зарплат, требующихся для приобретения квадратного метра, и сравнения ее с другими, лучше сбалансированными и менее «пузырившимся» рынками недвижимости за рубежом (если таковые вообще сейчас где-то есть), я бы не стал. Хоть это и кажется довольно естественным: при более или менее равной производительности в строительстве себестоимость метра «в зарплатах» должна быть повсюду примерно одинаковой. Но вот что мешает такому сравнению: и средняя зарплата россиянина с себестоимостью строительного метра у нас связана не сильно, поскольку работают в этой сфере в основном иностранцы, хоть и «ближние»; и административно-рентные издержки строительства в каждой стране свои, да и стоимость капитала с учетом страновых рисков сильно различается (достаточно сравнить хотя бы ставки по ипотеке).

Но даже перелом в динамике цен на недвижимость и инвестиций вряд ли позволит в ближайшие несколько лет рассчитывать на темпы роста ВВП в 7—8%, наблюдавшиеся в период инвестиционного перегрева 2006—2008 годов. Речь, наверное, может идти о возврате на трендовые, «нормальные» темпы роста, которые, вероятно, будут ниже, чем в предыдущий период 2002—2005 годов, поскольку тогда еще шло интенсивное наращивание добычи и экспорта нефти. Скорее всего, новая «норма» роста инвестиций для нас — определяемые по среднесрочному тренду 3—4% годовых. Естественно, восстановительный рост до выхода на тренд может оказаться и более быстрым.

Экспорт не вытянет

Что еще у нас остается в качестве резерва для быстрого отскока промышленности? Экспорт? Действительно, в прошлом эпизоде посткризисного роста 1999—2000 годов именно интенсивный рост экспортного спроса вследствие быстрого роста мировой экономики, где-то (как в Японии и частично в Европе) восстанавливавшейся после азиатского кризиса 1997—1998 годов, а где-то (как в США) и не падавшей, а, наоборот, переживавшей бум. Причем на начальной стадии восстановления — за счет примерно тех же секторов промежуточного спроса, что и сегодня.

Действительно, если рассматривать структуру ВВП в разрезе «экспорт-внутренний рынок», то доля снижения экспортного спроса в общем падении ВВП за четыре квартала составляет 27%, а, соответственно, поставок отечественных товаров и услуг на внутренний рынок — 72%. Это считая ко второму прошлогоднему кварталу, но на самом деле пик экспортного спроса был еще раньше, в первом квартале прошлого года, и если вести отсчет от него, то роль экспорта в изменении ВВП за пять кварталов — больше половины. При этом, как в случае с Японией и Германией, экспортный спрос у нас упал и на товары в значительной мере инвестиционного назначения. Хотя больше все же не на готовую продукцию, а на материалы. И это, кстати, опровергает популярный в последнее время тезис, что, будь наша экономика более диверсифицированной и инновационной, кризис ударил бы по ней гораздо больнее. Нет, примерно так же.

Но если принять, что в странах — потребителях этой нашей продукции «новая норма» роста и, соответственно, динамика инвестиций будут ниже, чем в предыдущее десятилетие, то и с их стороны восстановление прежних уровней спроса может оказаться очень неторопливым. И это достаточно вероятный сценарий, поскольку и в остальном мире, во всяком случае в значительной его части, графики сдвигов в структуре конечного спроса, аналогичные приведенному выше, близки к нашему по общему рисунку (исключая из крупных экономик, разве что Китай с его социалистической в значительной мере экономикой и большим весом государственных инвестиций).

Антикризисное бездействие

Прогнозируемое медленное восстановление экономики ставит вопрос о дополнительных стимулах, которые могли бы быть задействованы для ускорения роста. Тот факт, что нынешняя ситуация столь радикально отличается по темпам выхода из кризиса от аналога десятилетней давности, когда отскок оказался очень шустрым, вызывает естественный вопрос: что мешает сейчас воспользоваться рецептами, которые, как принято считать, помогли тогда? По распространенному мнению, рецептов было два. Резкая девальвация рубля, открывшая дорогу импортзамещающим производствам, и агрессивная денежная накачка, финансировавшая бюджетный дефицит, включая выплаты внешнего долга. Она покрыла потери кредиторов от дефолта по гособязательствам, привела к реально отрицательным процентным ставкам (то есть к инфляционному «размыванию» долга) и в результате смягчила последствия кризиса для банков и впоследствии реанимировала кредитование, а также провела серьезную коррекцию трудовых издержек.

Справедливости ради стоит заметить, что тогда эти рычаги восстановления — если даже предположить, что сработали именно они, — были задействованы вынужденно, от безысходности. Тогда, как и сейчас, этого быстрого роста тоже особо никто не ждал. Наоборот, ждали в основном, что вот-вот нагрянет «полный… дефолт», как тогда обозначалось то, для чего сегодня служит уже тоже постепенно забывающийся эвфемизм «вторая волна». В частности, в связи с необходимостью выплатить более 17 млрд долларов по внешнему госдолгу, при том что все доходы федерального бюджета оценивались чуть более чем в 20 млрд в долларовом эквиваленте, а валютные резервы составляли менее 10 миллиардов.

Это уже позже, когда стало понятно, что статистические итоги послекризисных месяцев оказались неожиданно неплохими, КПРФ, а заодно и лужковское «Отечество» попытаются отписать их в своей предвыборной «антисемейной» риторике на счет «временного правительства» реликтов советской эпохи Примакова и Маслюкова. Хотя, разумеется, эти уважаемые люди столь же слабо представляли себе истинные моторы происходящего движения, как и все вокруг. Да и повлиять они ни на что просто бы не успели, даже если допустить, что знали как. Если там и были разумные решения, то скорее противоположного, «правого» свойства. Одним из важных решений кабинета Примакова, поспособствовавших росту, был отказ от индексации доходов бюджетников. Это уже к середине 2000 года вывело бюджет в профицитную область, затормозило инфляцию

В отношении же денежной политики как стимулятора внутреннего спроса можно сказать, что она и сейчас никак не смотрится чрезмерно жесткой. Из-за достаточно сильно выросших сбережений частного сектора (причина его в основном в сокращении инвестиций) денежные ресурсы росли в последние месяцы со значительным опережением по отношению к потребности в кредитовании. Но, естественно, встает вопрос: достаточно ли агрессивно ЦБ снижает ставки? Возможно, именно его сдержанность останавливает сейчас разворот к росту инвестирования.

На мой взгляд, выбранная тактика постепенной коррекции ставок с ориентацией на темпы инфляции правильна. Было бы наивно полагать, что возможна трансмиссия резких изменений ставки в расширение кредита и рост деловой активности. Скорее всего, они вызвали бы лишь болтанку в движении краткосрочного капитала и неоправданную волатильность курса рубля, это в лучшем случае, а в худшем — что-то похожее на стагфляцию 70−х годов прошлого века в США, когда денежно-кредитная политика также регулировалась из благих побуждений ускорить выход из рецессии.

При плавной же коррекции ставки реальный сектор покажет рост своей потребности в деньгах сам — по мере того, как она будет на самом деле возникать, а не выводиться из общих соображений, что «хорошо бы увеличить кредит». На самом деле в показателе инфляции, по сути дела, есть все, что нужно для выбора направления воздействия на денежное предложение.

Возможно, наиболее серьезные резервы стимулирования роста кроются в перестройке направлений бюджетной политики, придания ей большей инвестиционной направленности. Речь не идет об усилении пресловутого бюджетного стимулирования, теоретические и эмпирические основы весьма сомнительны и не раз подвергались аргументированной критике. Просто государство могло бы воспользоваться прогнозируемым долгосрочным провалом частных инвестиций как открывшимся окном для усиления собственной инвестиционной активности и реализации инфраструктурных проектов. Но эта тема стоит отдельного разбора, а не скороговорки.

Сергей ЖУРАВЛЕВ