Февраль — один из ключевых месяцев для российского финансового рынка. С одной стороны, громких сенсаций за последние 15 лет в феврале практически не было. С другой — события, происходящие в этот «период затишья», определяли развитие страны на годы вперед. И их инициатором обычно выступало государство.
Крах вечных ценностей
В 1990 году Советский Союз еще существовал. Если спросить у нынешних школьников, в каком виде,— вряд ли ответят. Тем не менее это было государство с мощным бюрократическим аппаратом, своей, пусть и изрядно попорченной временем, системой ценностей, экономической и социальной структурами и т. п. Рушиться эта структура, на обломках которой и возникла современная Россия со всеми своими рыночными ценностями, начала именно в феврале 1990 года.
При этом, как и положено, загнивание началось с головы. 7 февраля 1990 года закончился пленум ЦК КПСС, на котором были приняты, как было модно говорить в те годы, действительно исторические решения. Главное из них — отказ от прежней формулировки 6-й статьи Конституции страны, утверждавшей «руководящую и направляющую» роль компартии и, соответственно, однопартийную структуру государства. Это решение оказалось вполне взвешенным: волнения в Прибалтике и на Кавказе в то время требовали от руководства страны хотя бы минимального «ослабления гаек». К тому же 4 февраля в Москве состоялась невиданная по численности демонстрация в поддержку демократических преобразований.
Конечно, само по себе это решение пленума если и было рыночным, то только с точки зрения политической конъюнктуры. Однако крахом ценностей, казавшихся многим поколениям советских граждан незыблемыми, дело не ограничилось. В том же месяце в экономике начало проявляться то, что в дальнейшем привело к смене строя в России.
В первую очередь речь идет о либерализации цен. Нет, конечно, в феврале 1990 года никто и не предполагал устанавливать свободные цены. Однако именно тогда началось движение к либерализации цен. Делалось это, правда, чисто советскими методами. Судите сами. В феврале 1990 года в прессу просочились сведения, что Министерство торговли СССР, Министерство финансов СССР и Госкомитет по ценам готовят положение о порядке реализации товаров по коммерческим ценам. Коммерческие магазины, по их мысли, должны были быть открыты уже в том же году. Правда, принципы функционирования этих самых магазинов, с современной точки зрения, представляются, мягко говоря, странными.
Вот что, например, сообщал тогда в интервью «Коммерсанту» начальник Главтекстильшвейобувьторга Минторга СССР Владислав Есин. По его словам, в денежном выражении доля товаров, которые предполагалось направить в 1990 году в коммерческую сеть, должна была составить немногим более половины процента от запланированного общего товарооборота в 435 млрд руб. Владислав Есин назвал и некоторые товары, которые Минторг предлагает для продажи по коммерческим ценам. Так, кофе растворимый в гранулах — 1,5 тыс. тонн (всего в рыночных фондах на этот год было запланировано поступление 53 тыс. тонн растворимого кофе); табачные изделия производства капиталистических стран — 0,05% от общего объема рыночных фондов по табаку; кондитерские изделия импортные в коробках — 0,03% от рыночных фондов; чай в жестяных банках — 0,12%. И далее в том же духе.
Всего через коммерческую сеть предполагалось продать 0,4% от общего объема продовольственных товаров (с учетом импортных марочных вин, джина, виски и коньяка, а также отечественных виноградных марочных вин с выдержкой не менее 2,5 года).
Из непродовольственных товаров в коммерческую сеть намечалось направить: по одежде, обуви и меховым изделиям — 1,8% от общего объема рыночных фондов; по культурно-бытовым товарам — 0,4%.
Вместе с тем через коммерческую сеть власти собирались продать практически весь потребительский импорт из капиталистических стран. «На первом этапе,— говорили советские хозяйственники,— в нее пойдут уже закупленные товары. В дальнейшем должна быть выделена валюта для закупок небольших партий изделий, не попадающих сейчас на советский внутренний рынок
Однако «коммерческая реализация» в то время еще не означала свободы цен. Несмотря на то что чиновники утверждали, что цены будут определяться только покупательским спросом, на волю рынка их регулирование они не оставили. Так, согласно планам правительства, цены на товары должны были «устанавливаться Советами министров союзных республик, не имеющих областного деления, Советами министров АССР, краевыми, областными и городскими (городов республиканского подчинения) исполкомами, с учетом мнения общественности». А «дополнительная выручка» — направляться преимущественно в союзный (60—70%) и местный бюджеты. Лишь 10% могли оставлять себе коммерческие магазины.
И это несмотря на то, что в том же феврале 1990-го Верховный суд СССР решил, что действия лиц по реализации с целью получения материальной выгоды товаров или иных предметов, приобретенных за границей и перемещенных в СССР, состава спекуляции не образуют. Таким образом, вещи, привезенные в СССР
Переоценка цен
Впрочем, намерения искусственно сдержать рост цен в стране так и остались намерениями. Ровно через год, в феврале 1991-го, о неминуемом росте цен, причем на все товары, заявило само государство. Это, безусловно, привело к краху всей финансовой системы советского строя. И случилось это следующим образом.
18 февраля на сессии Верховного совета СССР премьер-министр Валентин Павлов представил предложения правительства по реформе розничных цен и социальной защите населения, которые были формально «приняты к сведению», фактически же — одобрены союзным парламентом.
Суть предложений Павлова сводилась к следующему. Он существенно пересмотрел программу повышения цен, предложенную 24 мая 1990 года его предшественником Николаем Рыжковым. Программа Рыжкова предполагала общее повышение цен на 198 млрд руб. и компенсацию населению в размере 135 млрд руб. (68% суммарного повышения цен). В соответствии с программой Павлова цены должны были вырасти на 240 млрд руб., а компенсации составить только 132 млрд руб. (55% повышения цен). При этом, даже по предварительным экспертным оценкам, основной недостаток реформы заключался в том, что рост цен не сопровождался мерами по стимулированию производства товаров. Таким образом, цены должны были вырасти, а дефицит — сохраниться.
Также Валентин Павлов потребовал, чтобы союзное правительство получило право издавать подзаконные акты, обязательные для исполнения на всей территории страны, а также временные постановления по вопросам, входящим в компетенцию союзного парламента. Это означало, что союзное правительство намерено сохранить систему централизованного управления экономикой, тем более что проведением реформы должен был управлять специальный Государственный совет, руководить которым премьер-министр Валентин Павлов поручил себе. Поручение в полном объеме так и не было исполнено — в августе 1991-го Валентин Павлов вошел в состав ГКЧП, а после провала путча — закончил свою карьеру.
Впрочем, россиянам Павлов скорее запомнился не как автор либерализации цен, а как отец денежной реформы. Отмена пятидесяти- и сторублевых купюр и последующая необходимость доказывать операционисткам Сбербанка чистоту собственных сбережений многим наверняка запомнились надолго, тем более что эта процедура сопровождалась печатью в «основном документе» советского гражданина.
Жизнь взаймы
Когда советский этап современной истории России остался позади и на авансцену вышли рыночные отношения, «февральские революции» также отошли на второй план. Видимо, традиционное празднование Нового года до середины января давало себя знать — к февралю бизнесмены еще не выходили из зимней спячки. Другое дело — чиновники, которым долгие зимние каникулы были просто не положены.
В феврале 1993 года российский парламент, который всего полгода спустя был распущен, принял историческое решение, на годы вперед определившее развитие российского финансового рынка. Он разрешил выпуск государственных краткосрочных облигаций (ГКО).
Хотя решение депутатов и стало отправной точкой для развития рынка российского внутреннего долга, настоящими его создателями, конечно, были не они, а представители исполнительной власти и Центробанка. Матерью ГКО обычно называют Беллу Златкис, в то время руководившую департаментом ценных бумаг и финансового рынка Минфина, а отцом — Андрея Козлова, в 1992 году возглавлявшего управление ценных бумаг ЦБ, а позднее ставшего зампредом Центробанка.
История этих бумаг началась в мае 1992 года, когда в Москву прибыла делегация американских банкиров во главе с Джорджем Карриганом, президентом Федерального резервного банка Нью-Йорка. Его стараниями и при активном содействии постоянного представителя России при ООН Юлия Воронцова в июне того же года был создан российско-американский банковский форум, куда помимо представителей Федеральной резервной системы США вошли специалисты американских коммерческих банков, Минфина и ЦБ России. В том же месяце американцы подготовили развернутый доклад, в котором изложили концепцию выпуска в России краткосрочных долговых обязательств, напоминающих по своим характеристикам американские казначейские облигации. Тем временем российские члены форума активно готовили нормативную базу и инфраструктуру обращения новых ценных бумаг.
В июне 1992 года ЦБ провел тендер среди московских бирж на право организации технологической поддержки нового сегмента рынка. Свои концепции представили Московская межбанковская валютная биржа (ММВБ), Московская международная фондовая биржа, Российская международная валютно-фондовая биржа и Московская центральная фондовая биржа. Предпочтение было отдано ММВБ — ее проект изначально предусматривал обращение долговых обязательств только в электронном виде. В том же месяце ЦБ утвердил предварительный список дилеров.
Интересно, что первоначально предполагалось выпустить новый финансовый инструмент в виде долговых обязательств ЦБ, поскольку правительство еще не готово было взять на себя функции эмитента. В августе ЦБ даже принял решение выпустить собственные демонстрационные краткосрочные ценные бумаги на 3 млрд руб. с перспективой их замены на правительственные. Но осенью Минфин принял решение о своем непосредственном участии в проекте, и ЦБ отказался от первоначальной идеи. Таким образом, к концу 1992 года вся инфраструктура рынка и нормативные документы были практически готовы.
И уже через месяц после выхода постановления Верховного совета России на ММВБ была проведена «игровая неделя» по купле-продаже ГКО. А 18 мая состоялся первый настоящий аукцион по продаже нового финансового инструмента. Первый день торгов казначейскими обязательствами явно удался. Практически все намеченные для продажи ГКО были реализованы — объем операций с ними составил 885,4 млн руб. (первоначально ЦБ планировал реализовать облигаций на 1 млрд руб.).
В течение следующих пяти лет рынок ГКО вырос до огромных размеров и стал основным источником финансирования дефицита российского бюджета. Поскольку уровень доходов бюджета явно не соответствовал размерам государственных заимствований, начиная примерно с 1997 года эксперты все чаще стали говорить, что государство строит финансовую пирамиду. Однако власти категорически не соглашались с подобной точкой зрения. Так, когда в 1997 году одного из основателей рынка гособлигаций, первого зампреда Банка России Андрея Козлова спросили, не считает ли он свое детище перевернутой пирамидой, которая рано или поздно обязательно рухнет, он ответил, что «это не пирамида, это колонна». И заверил, что это сооружение крайне крепкое и ничего с ним не случится.
Но уже в 1998 году огромная конструкция государственного долга с треском обрушилась, похоронив под своими обломками российскую экономику. «Все народное добро превратилось в ГКО» — эта шутка родилась в те времена. После кризиса 1998 года и девальвации оказалось, что вложения в госбумаги обесценились в три раза, да и эти деньги государство возвращать не собирается, поскольку заморозило все выплаты по своим казначейским обязательствам.
А в 1999 году, опять-таки в феврале, были обнародованы данные, показавшие, что российское государство на рынке ГКО действительно строило финансовую пирамиду по типу МММ. Как сообщила Генпрокуратура, в 1993 году Центробанк в обстановке строжайшей секретности заключил соглашение об управлении инвестициями с компанией Financial Management Co Ltd. (FIMACO), зарегистрированной на Нормандских островах и имеющей уставный капитал в $1 тыс. Центробанк регулярно передавал в управление FIMACO валютные резервы страны, кредиты МВФ и ценные бумаги Минфина. Всего, как подсчитала Генпрокуратура, с 1993-го по 1998 год в управлении FIMACO находилось $37,6 млрд, DM9,98 млрд, ¤379,9 млрд, 11,98 млрд французских франков и «862,6 млн.
Одновременно с Генпрокуратурой с сенсационными разоблачениями выступил депутат Госдумы Николай Гончар. Он сообщил, что парижский Евробанк (дочерний банк российского ЦБ) активно участвовал в управлении валютными резервами ЦБ, в свою очередь получая их от офшорной компании FIMACO. И что при этом Евробанк через родственный ему российский банк «Еврофинанс» размещал полученные от FIMACO деньги именно на рынке ГКО. Таким образом получалось, что российские власти искусственно поддерживают рынок своих долгов за счет средств, полученных от этого же рынка, поскольку основным источником пополнения золотовалютных резервов служила как раз валюта, обмененная иностранцами на рубли при покупке ГКО. Среди западных кредиторов это вызвало настоящий шок: по негласным требованиям МВФ, валютные резервы страны не могут размещаться на национальных рынках, в противном случае их качество подвергается сомнению.
Впрочем, и этот скандал, и даже сам факт замораживания выплат по ГКО российским властям удалось урегулировать относительно безболезненно — с инвесторами было заключено соглашение о реструктуризации госдолга. Главная заслуга в заключении данного соглашения, несомненно, принадлежит Михаилу Касьянову, который тогда был замминистра финансов, а чуть позднее стал премьер-министром России. Он вел все соответствующие переговоры с западными кредиторами.
Примечательно, что уволен с поста премьера Касьянов был тоже в феврале, в 2003 году,— аккурат к десятилетию решения парламента о выпуске ГКО. И это тоже стало стратегическим решением.
Как показал прошедший год, мнение, что Касьянов был «чисто техническим» премьером и его правительство просто исполняло волю администрации президента, было сильно преувеличенным. Просто распространявшие его люди не представляли себе, что такое на самом деле «техническое» правительство. Нынешний кабинет министров под руководством Михаила Фрадкова это показал со всей наглядностью.
Петр РУШАЙЛО
