Инвестиции следуют за доверием к экономике. Я буду говорить тезисно, потому что часто выступаю, и моя позиция известна. Кризис был особый — кризис глобальной экономики. Я напомню: в 1998 году всю нашу финансовую систему опрокинул отток в $10 млрд, а в этот кризис мы смогли противостоять оттоку в $130 млрд.
Глобальные дисбалансы нужно предотвращать, проводить профилактику. Если страны начнут защищаться индивидуально, то мы получим уменьшение инвестиций в глобальную экономику. Если мы будем защищать свои товары — США вводили мягкие ограничения на импорт, и многие западные страны, а Россия жестко — то это означает, что мы усилим кризис в других странах, которые рассчитывают на наши рынки. Во время кризиса самой опасной угрозой было введение протекционистских мер.
Риски в мировой экономике следующие: не станет ли Китай новым источником рисков в мировой экономике? Не создаст ли новых пузырей в экономике? Китайское руководство это видит, снижает темпы роста экономики. На втором месте я бы назвал ситуацию в США: [нынешний] дефицит не укладывается в тот график снижения, который был обещан американской администрацией.
Мы можем даже получить приток капитала, но спекулятивного краткосрочного капитала, связанного с ценой на нефть. Мы в конце года можем увидеть приток, но не того качества, который хотели. Тем не менее, это значит, что инвестклимат, о котором сказал наш президент, улучшился.
Еще один риск — ситуация в Европе. Очевидно, что усилий МВФ здесь недостаточно, даже с учетом мер двадцатки по созданию нового фонда — нового соглашения о заимствованиях. Поэтому ЕС создал свой стабфонд. Я мог бы продолжить этот список — высокие цены на нефть, которые могут затормозить рост мировой экономики, и т. д.
Мир еще не переварил глобальные дисбалансы. Нужно создавать международные регуляторы. Большая двадцатка договорилась о расширении показателей, которые надо соблюдать. Например при превышении сальдо платежного баланса больше 4% укреплять валюту. Особенно трудно об этом было договориться. Я только что вернулся из Нанкина, с семинара высокого уровня, который открывал Саркози. И согласия нет.
Должны ли мы ограничиться прозрачностью или вводить санкции, чтобы не допускать новой Греции и Ирландии? Будем ли мы создавать мировой «Маастрихт»? Не все страны готовы поступиться частью независимости. Тут много вопросов: расширять ли мандат МВФ, будет ли это МВФ или другая структура и т. д. Но ведущие страны не готовы себя ограничивать — в первую очередь, США. Так что мы далеко от мирового правительства, но идем мелкими шажками к нему.
Будет ли у нас многовалютный мир? Решения в Нанкине пока нет. Конвертируемость юаня не создастся мгновенно, это 10 лет, по моим оценкам. Саркози предложил включить юань в СДР за 2—3 года. Я сказал на семинаре, что нужно обозначить переходный период для включения юаня в СДР.
Есть главный показатель, который отличает качество нашей экономики, — высокая инфляция. Даже в странах БРИК она ниже. Инфляция съедает стоимость активов, тем самым несправедливо распределяет ВВП. Одна из причин инфляции (не единственная) — то, что мы не можем справиться с нашей зависимостью от нефти. Есть примеры стран, которые ввели это правило и получили бурный рост. Норвегия ввела правило: ни один нефтедоллар не должен использоваться внутри страны.Они накапливают фонд, который превысил 100% ВВП, и инвестируют его за пределами Норвегии, а живут на проценты. В Чили в конституции записано, как использовать доходы от экспорта меди.
Нам тоже надо подойти к этому. Мне кажется, мы не создали до конца механизм определения бюджетной политики. Мы должны до конца провести пенсионную реформу. Мы, казалось бы, недавно ее провели. Но не было сделано главное — не обеспечена сбалансированность пенсионной системы, а ведь именно это гарантирует, что пенсии будут выплачены. Если мы изменим регрессионную шкалу социальных взносов (поднимем планку до миллиона рублей), то мы не уменьшим налоговое бремя в целом для экономики, а перенесем его на более богатые сектора, например, нефтянку.
Президент предлагает: например, снизим на 15% стоимость контрактов, сохранив объем и качество. Сейчас госзакупки регулируются 94-м законом. Полемика вокруг него всем известна. Поэтому такого механизма правового нет, поэтому реализация этого пункта поручения сложна. Она не сможет заработать со следующего года. Я сторонник того, что НДС является стабильным налогом. Сейчас некоторые страны его подняли, одновременно понижая налог на прибыль.
Я бы фактором модернизации назвал конкуренцию. Далее — создание инфраструктуры, и структура бюджета должна быть подчинена созданию инфраструктуры для бизнеса. Также — эффективность госуправления. При Тэтчер 10 лет проходила реформа госуправления и даже через 10 лет 20% министерств были не реформированы. Так что это долгий процесс. И, тем не менее, новый госаппарат создал в Британии новую экономику. Я бы сказал еще о доверии к правительству. Мы в течение года отменили несколько решений. А предприниматель должен понимать, что если правительство сказало, то оно безусловно выполнит эту цель.
