О том, почему экс-глава Банка Москвы Андрей Бородин выводил залоги, а Агентство по страхованию вкладов (АСВ) не согласилось повесить на свой баланс дыру в 150 млрд руб., а также почему к бывшему владельцу Межпромбанка Сергею Пугачеву пока нет никаких претензий, глава АСВ Александр Турбанов рассказал корреспондентам РБК daily Марине Максимовой и Кириллу Ячеистову.
— Каким для вас был 2011 год? Могли бы вы подвести итоги?
— Думаю, что он для всех нас был непростым, напряженным. У нас произошло несколько событий, которые можно отнести к разряду самых-самых. Так, в 2011 году наступил самый крупный страховой случай: АМТ Банк потянул на 12 млрд руб. с лишним страховых выплат. В прошлом же году был запущен самый крупный санационный проект — Банк Москвы. Хоть я и не нумеролог (улыбается), но не могу не заметить, что весь прошлый год проходил для нас под знаком круглых чисел. В начале года у нас произошел сотый страховой случай.
— Каков сегодня объем фонда страхования вкладов и каковы перспективы его роста?
— На настоящий момент — 146,7 млрд руб. Но в ближайшие дни должны поступить взносы за четвертый квартал — это более 11 млрд руб. Плюс доходы от инвестирования временно свободных средств фонда и возврат из конкурсной массы — это еще 5—6 млрд руб. Наш прогноз на начало 2013 года (если события будут развиваться по нейтральному сценарию) — 180—190 млрд руб.
— То есть, судя по этим цифрам, вклады растут неплохо?
— Вы правы. Данных за декабрь у нас пока нет, но мы надеемся выйти на годовой показатель прироста 20%, может быть, чуть меньше. Все будет зависеть от того, насколько активно люди размещали в банках годовые бонусы и тринадцатые зарплаты. Мы полагаем, что в 2012 году рынок частных вкладов будет выглядеть тоже вполне прилично, но темпы прироста будут немного меньше — 16—18%. Снижение темпов — процесс объективный и закономерный в силу так называемого эффекта базы. Поэтому 19—20% в этом году и 16—18% в следующем будут весьма впечатляющими показателями. Если сравнивать с другими странами, то наш рынок вкладов по-прежнему растет очень бурно.
— Работа с какими санируемыми банками в прошлом году и в целом была для агентства особенно сложной, неожиданной?
— Что касается прошлого года — безусловно, это Банк Москвы. Анализ ситуации в самом банке, оценка рисков его банкротства и соответствующих системных угроз, поиск корректной финансовой модели санации — все эти вопросы пришлось решать в крайне сжатые сроки. А если учесть масштаб работ, то, думаю, справедливо присвоить этому санационному проекту высшую категорию сложности.
Но, пожалуй, все-таки самым сложным проектом за всю историю агентства назову санацию питерского банка ВЕФК. Во-первых, потому, что он был первым. Буквально в день принятия закона, которым мы были наделены соответствующими полномочиями, нам пришлось выехать в этот банк и принять экстренные меры по предупреждению его банкротства. Во-вторых, ВЕФК был самым крупным банком в Питере по объему привлеченных средств населения. Банк имел более 200 филиалов и отделений в Санкт-Петербурге и Ленинградской области, еще 20 филиалов и операционных офисов располагалось в других регионах России. Банк обслуживал 60 тыс. счетов юрлиц и более 1,5 млн счетов физлиц,при этом он являлся одним из крупнейших в регионе операторов зарплатных и пенсионных проектов. В банке было около 20 млрд руб. вкладов, кроме того, там хранилось почти полтора десятка миллиардов средств Пенсионного фонда, на которые гарантии системы страхования вкладов не распространялись. И еще этот банк выделяется беспрецедентно высокой долей проблемных активов — 70%. Однако нам удалось завершить этот проект в целом относительно быстро. Во многом это стало возможным благодаря инвестору в лице финансовой корпорации «Открытие».
— Какова судьба пакета акций Пролетарского завода?
— В ходе санации банка ВЕФК нам достались требования к этому заводу по выданному кредиту на сумму около 2 млрд руб. Мы, естественно, потребовали, чтобы заемщик обслуживал полученный кредит — платил проценты и в соответствии с условиями договора постепенно погашал основную сумму долга. Но с того момента, как к нам перешло право требования по этому кредиту, завод ни копейки не заплатил. И анализ его финансового состояния показывал, что перспектив погашения практически нет — предприятие находилось на грани банкротства. Мы достаточно длительное время пытались в ходе переговоров с собственниками завода найти какой-либо взаимоприемлемый вариант. Мы готовы были на реструктуризацию задолженности, естественно, при условии, что основную часть тягот по восстановлению нормального состояния завода возьмут на себя его собственники, которые предоставят гарантии выполнения ранее взятых на себя обязательств. Ни того ни другого они сделать не захотели, только писали жалобы во все инстанции — дескать, агентство хочет обанкротить процветающее и уверенно развивающееся промышленное предприятие. Словом, конструктивный диалог с тогдашними владельцами Пролетарского завода у нас не задался.
В итоге агентство обратилось в суд с заявлением о признании завода банкротом, совершенно не планируя ликвидацию собственно производства. В рамках процедур банкротства мы были намерены инициировать введение внешнего управления и начать реструктуризацию бизнеса, выделив его здоровое ядро. Мы исходили из того, что если «причесать» финансы предприятия, перегруппировать его активы, поменять подрядчиков и поставщиков, то дела постепенно пойдут на лад, тем более если бы удалось отыскать нового собственника, обладающего профильными компетенциями. В конечном счете все примерно так и вышло, но удалось обойтись без запуска процедур банкротства — это стало возможным, поскольку контролирующим собственником Пролетарского завода стала Объединенная судостроительная корпорация (ОСК), принадлежащая государству.
ОСК предложила нам гораздо более приемлемые условия реструктуризации. Если прежние собственники Пролетарского завода хотели получить отсрочку платежей на 12 лет и обойтись при этом без выплаты процентов, то с ОСК мы договорились о десятилетнем моратории и процентных платежах. Кроме того, ОСК предоставила требуемое нами поручительство по обязательствам Пролетарского завода. Учитывая также, что ОСК уже разместила на Пролетарском заводе дополнительных заказов на сумму более 1,5 млрд руб. и предприятие было интегрировано в структуру холдинга, у нас появилась уверенность в исполнении мирового соглашения. Поэтому мы отозвали заявление о признании завода банкротом. Вместо неэффективного собственника, которым, к слову сказать, был печально известный
— Мировое соглашение, по сути, было подписано после того, как подключилось государство?
— Можно и так сказать — в лице ОСК.
— И часто приходится работать под нажимом властей?
— Помилуйте, мы отозвали заявление о банкротстве предприятия и заключили мировое соглашение исходя из экономической целесообразности, а не под нажимом властей. Вообще-то в нашем случае о давлении государства говорить крайне затруднительно — агентство само представляет собой государственный институт.
У нас высший орган управления — совет директоров состоит из тех же самых представителей государства. Безусловно, мы в своей деятельности руководствуемся стратегическими интересами государства, поэтому общее благо — это для нас не пустой звук.
Агентство является юрлицом, реализующим публичные функции. В истории и теории права есть такое понятие, отсутствующее, к сожалению, в действующем российском законодательстве, но, как мне кажется, весьма точно выражающее правовую природу агентства, — юридическое лицо публичного права.
— Почему под санацию АСВ не попали банк «Глобэкс» и Связь-банк? Почему они перешли к ВЭБу?
— Потому что на момент принятия решений об их санации у нас не было соответствующих полномочий. Мы были наделены ими только с принятием закона о санации — это произошло 28 октября 2008 года. И когда эти банки оказались в сложной финансовой ситуации, правительство вынуждено было действовать в режиме ручного управления. Единственной структурой, которой тогда можно было поручить их спасение, был ВЭБ.
— Но они могли потом вам передать эти банки?
— Ну, как известно, коней на переправе не меняют.
— Вы также санировали банк «КИТ Финанс». У банка была выстроена пирамида РЕПО из акций «Ростелекома». Как вы действовали?
— Спасение «КИТ Финанса» нам тоже непросто далось. Вы правы, основные проблемы банка заключались в том, что он проводил очень рискованную инвестиционную политику — значительную часть его активов составляли акции отечественных компаний. Пока фондовый рынок стремительно рос, «КИТ Финанс» был «в шоколаде», но как только котировки российских эмитентов обвалились, сыпаться начал и сам банк.
При санации этого банка, которая осуществлялась с участием инвестора в лице РЖД, мы использовали несколько финансовых механизмов. Во-первых, агентством был предоставлен банку кредит с тем, чтобы стабилизировать его текущую операционную деятельность, а также изыскать ресурсы для развития. Во-вторых, нами был применен механизм выкупа проблемных активов. Мы приобрели часть ипотечного портфеля, а также пакет акций «Ростелекома» на сумму более 50 млрд руб. Цена выкупа бумаг определялась с участием независимого оценщика — компании Ernst & Young. Если бы мы приобрели акции «Ростелекома» по цене, соответствующей тогдашним биржевым котировкам, то эта сделка с точки зрения поддержки банка оказалась бы бессмысленной. Но наша-то задача состоит в том, чтобы спасти банк, хотя, разумеется, безубыточность санационных проектов мы также стараемся обеспечить. Инвестиционная стоимость, определенная Ernst & Young, была справедливой ценой, поэтому мы и пошли на выкуп акций. В отличие от банка агентство могло себе позволить дожидаться изменения рыночной конъюнктуры, когда котировки акций «Ростелекома» достигли бы цены выкупа или даже превысили бы ее.
— Какова сейчас судьба этого пакета?
— Правительство приняло решение приобрести у нас этот пакет акций, руководствуясь стратегическими интересами, связанными с реформой отрасли связи. Был принят соответствующий федеральный закон. Поэтому акции «Ростелекома» переданы государству в счет уменьшения его имущественного взноса в имущество агентства на сумму 50,3 млрд руб. — ровно столько мы потратили на приобретение акций.
План спасения Банка Москвы
— Как все-таки была выработана принятая схема по санации Банка Москвы? Кто был инициатором? Как и где это обсуждалось?
— «Явки, пароли»? (Смеется.) Извольте, все как на духу выложу. Встречались на Ильинке. Участие в выработке решения принимала целая команда: и ряд руководителей ЦБ во главе с Сергеем Игнатьевым (глава ЦБ. — РБК daily), и руководство Минфина — Алексей Кудрин (тогда министр финансов и председатель совета директоров АСВ. — РБК daily) и некоторые из его замов. Конечно же, присутствовали на переговорах и глава ВТБ Андрей Костин, и новый предправления Банка Москвы Михаил Кузовлев.
Первоначально был предложен вариант простой как три копейки. Дыра в балансе Банка Москвы была определена в размере 150 млрд руб. — таков оказался объем не просто проблемных, но, по сути, безнадежных активов, которые нам было предложено выкупить за счет кредита Банка России. То есть в этом случае мы бы их попросту повесили себе на баланс. Каким образом в этом случае агентство погашало бы обязательства перед Банком России, нам было решительно непонятно. Поэтому мы выступили категорически против и предложили тот вариант, который сейчас и реализуется. С нашей стороны в переговорах принимали участие ваш покорный слуга, мой первый заместитель Валерий Мирошников и заместитель Марина Зиновина.
— С точки зрения государства, какая разница, на кого повешена дыра — на вас, как правительственного агента, или на ЦБ? Просто если Банк России дает деньги, то скорее всего, конечно, это будет менее заметно: просто за счет эмиссии — напечатают денег, и все. Для вашего баланса это будет очень неприятно, а суть-то остается такой же. Как эти деньги вернуть?
— Это как раз задача нового собственника — ВТБ. Для ее решения необходимо обеспечить в заданных объемах положительный финансовый поток Банка Москвы на протяжении ближайшей пятилетки. Задача непростая, но решаемая. Тем более что вся необходимая помощь оказана. Предложенная нами схема в отличие от первоначальной серьезно мотивирует ВТБ и не снимает с него ответственности за восстановление Банка Москвы. ВТБ уже 100 млрд руб. вложил в проект, а под наш кредит в 295 млрд руб. выставил залоги. Согласно же изначально предлагавшемуся варианту мы бы расчистили баланс Банка Москвы, а сами, сняв всю ответственность с ВТБ, остались бы с неликвидом на 150 млрд руб.
— Почему не был предложен вариант, чтобы акции Банка Москвы были выкуплены за условную цену 1 руб., как в свое время ВТБ сделал с ГУТА-банком: вы выкупаете активы на 150 млрд руб., но зато выкупаете все акции Банка Москвы, потом его санируете — у вас есть прекрасный опыт — и через пять лет продаете. Почему нельзя было так сделать?
— Этот сценарий тоже обсуждался. Мы сказали: «Агентство готово к такому варианту». Но мы все понимаем, что он был сопряжен с большими рисками, ведь клиенты банка могли уйти и в итоге этих 150 млрд руб. не хватило бы. К тому же в случае списания капитала и выкупа акций за 1 руб. банк нуждался бы в дополнительной капитализации. Еще раз подчеркну, что те условия, которые были в итоге приняты, предполагали дополнительную капитализацию Банка Москвы на 100 млрд руб. со стороны инвесторов, в качестве которых выступили финансовые структуры ВТБ.
— Но ведь были и другие желающие дать деньги на спасение Банка Москвы, тот же Альфа-банк, который не пустили…
— Насколько я помню, Альфа-банк примерялся к покупке Банка Москвы, в то время как о его «скелетах в шкафу» еще ничего не было известно. Сомневаюсь, что они готовы были дать деньги на санацию. К тому же я не убежден, что у Альфа-банка реально были такие деньги. В капитал ведь можно внести только свои собственные деньги, а не заемные.
— Чиновники и банкиры говорили, что Банк Москвы кредитовал своих собственников, а потом уводил залоги по этим кредитам…
— Ну понятно, почему Бородин уводил залоги…
— Почему?
— Думаю, он искренне убежден в том, что с ним поступили несправедливо, и его подтолкнула к такому поведению обида. Еще одна причина — искаженное правосознание, своего рода «этический дефект». Некоторые банкиры считают, что они своим клиентам ничего не должны, и поэтому в трудных ситуациях первым делом выводят из банка активы, которые считают своими.
— Если бы Бородин так думал, он бы не выставил ВТБ контроферту по выкупу их доли…
— Так, может, в случае ее принятия он собирался завести залоги обратно? Боюсь, что мы с вами не все знаем до конца…
— Конечно. Не надо все-таки думать, что Бородин такой полный негодяй и что он взял и всех обманул…
— Согласен. Я достаточно хорошо знаю Андрея Бородина. И мне не вполне комфортно
— Может быть, чтобы таких ситуаций, как с Банком Москвы, не повторялось, часть надзора надо передать из ЦБ в АСВ?
— Я убежденный сторонник того, что орган банковского надзора должен быть один. И мы ни на какие надзорные полномочия не претендуем. Но для того, чтобы нам выполнять с большей эффективностью возложенные на нас функции, мы, конечно же, должны обладать большим, нежели сегодня, объемом информации, в том числе иметь доступ к финансовой отчетности банков. Пока ЦБ на это не идет.
— У УИК-банка достаточность капитала падала ниже 2% в течение двух месяцев. ЦБ обязан отозвать лицензию. Почему он этого тогда не сделал?
— Вы у меня спрашиваете?
— Это риторический вопрос…
— Вот именно что риторический. И при этом весьма болезненный. Банковский надзор — это прерогатива ЦБ. Естественно, от качества осуществляемого им надзора работа агентства зависит непосредственным образом. Но это отдельная тема для обсуждения.
Сергея Пугачева не достать
— Как развивается ситуация с взысканием активов Межпромбанка?
— Нам удалось рассчитаться в полном объеме с кредиторами первой и второй очередей. Впрочем, сумма обязательств перед ними была небольшой — 6,6 млн руб. Но уже то хорошо, что есть хотя бы отдельные категории кредиторов, чьи требования удовлетворены на 100%. Остались требования кредиторов третьей очереди на 81,6 млрд руб. Сейчас идет формирование конкурсной массы. Думаю, что потребуется еще не менее полугода, чтобы начать выплаты им. Состояние активов Межпромбанка хуже некуда. Мы уже выиграли практически все иски, обращенные к недобросовестным заемщикам банка, на сумму 160 млрд руб. То есть этих денег с лихвой хватило бы, чтобы рассчитаться со всеми кредиторами Межпромбанка. Но что это за заемщики? Это «технические», или, попросту говоря, фиктивные, компании, фирмы-однодневки, с которых невозможно что-либо взыскать. Гораздо перспективнее опротестование сомнительных сделок — там высоки шансы вернуть выведенные из банка активы. Эта работа уже дает результат. Если первоначально мы прогнозировали, что требования кредиторов будут удовлетворены на 2%, то сейчас наш прогноз — 5%.
— Как же так получилось, что Сергей Пугачев никакой ответственности не несет? И почему нет никаких механизмов для того, чтобы наложить арест на его зарубежные активы?
— Определенные законодательные механизмы на самом деле есть, тут скорее вопрос их применения, то есть формирования доказательственной базы и изобличения виновного лица в рамках уголовного судопроизводства. А это долго и непросто, тем более с учетом трансграничного характера операций. Если бы Пугачев, будучи председателем совета директоров Межпромбанка, подписывал распоряжения о совершении фиктивных сделок, да еще при этом имел бы прямо и без затей оформленные на себя «заводы, газеты и пароходы», то все было бы просто — идешь в арбитраж, выигрываешь дело и по исполнительному листу получаешь причитающееся. Но только вот официально Сергей Пугачев как раз собственником банка не значился и никаких решений, которые могли бы быть поставлены ему в вину, не принимал.
— Как это он собственником не значился? На сайте банка по правилам ЦБ о раскрытии информации была размещена структура собственности Межпромбанка, где конечным бенефициаром были указаны Сергей Пугачев и его сын…
— Скриншот страницы сайта к делу не подошьешь. Подписанных же Сергеем Пугачевым решений, за которые его можно было бы привлечь к ответственности, повторю, пока обнаружить не удалось. Он может понести ответственность только в том случае, если будут собраны доказательства его непосредственной причастности к действиям, повлекшим банкротство банка. Но это способны сделать исключительно правоохранительные органы — мы же не можем сами и дознание, и следствие осуществлять.
— Получается, что собственники в таких ситуациях вообще ни за что не отвечают?
— Это не так! Благодаря АСВ уже сформировалась практика привлечения как к имущественной, так и к уголовной ответственности собственников и топ-менеджеров банков. Мы уже выиграли 25 исков о привлечении банкиров к субсидиарной ответственности на общую сумму 4,9 млрд руб. Что касается уголовного судопроизводства, то нами направлено в правоохранительные органы 156 заявлений. В отношении 27 человек уже вынесено 22 обвинительных приговора. Сейчас на рассмотрении судов находится четыре уголовных дела. И множество дел в производстве у следственных органов.
Безусловно, доказывать вину изощренных махинаторов крайне непросто. Но было бы желание! Случаются ситуации, когда мы направляем в правоохранительные органы обширнейшие материалы, на наш взгляд доказывающие вину конкретных лиц, а получаем либо постановление об отказе в возбуждении уголовного дела, либо, если оно все-таки возбуждается, постановление о прекращении уголовного дела. Обоснования этих решений выглядят подчас как издевательство над здравым смыслом. Например, из наших материалов четко следует, что такой-то председатель правления сделал
— И все же какие реальные шаги последовали со стороны ЦБ и АСВ после всех громких историй, связанных с отзывом лицензий у банков группы Матвея Урина и Межпромбанка?
— И ЦБ, и мы прекрасно видим, что одним из условий, способствующих совершению преступлений, является отсутствие ответственности за предоставление недостоверной отчетности надзорному органу. Никакой персональной ответственности руководители банков за это до настоящего времени не несут — максимально тяжелым наказанием является отзыв лицензии у банка. Мы совместно с ЦБ подготовили законодательные предложения, которые помимо существующей обязанности по предоставлению финансовой отчетности вводят дополнительную — вести электронную базу данных. Это позволит быстро выявлять и отслеживать все сделки банка, в том числе и совершенные задним числом. Но мало установить обязанности, требуется установление санкций, в том числе в рамках уголовного законодательства, в случае их неисполнения. И вот здесь мы натолкнулись на противодействие некоторых ведомств, которые, казалось бы, должны одобрить соответствующий законопроект. Минэкономразвития нас поддержало, а МВД нет. Но мы рассчитываем, что в наступившем году законодатель положительно решит этот вопрос.
Как и на что живет АСВ
— Экс-глава Федеральной корпорации по страхованию банковских вкладов США Шейла Бэйр в интервью РБК daily сказала, что было бы полезно ввести дифференцированную ставку для банков, которые ведут рискованную кредитную политику. Как вы считаете, насколько этот шаг логичен?
— Абсолютно логичен — на этот счет даже нет никаких сомнений. Целесообразность перехода к дифференциации взносов зафиксирована в «Основополагающих принципах для эффективных систем страхования депозитов», которые были разработаны Международной ассоциацией страховщиков депозитов, утверждены Базельским комитетом банковского надзора и одобрены «большой двадцаткой». Хочешь рисковать — пожалуйста, плати взносы по более высокой ставке. Справедливость этого подхода, думаю, очевидна всем — достаточно сослаться на разницу в стоимости полиса страхования жизни для юноши без вредных привычек и сильно пьющего пожилого человека, состоящего на учете в туберкулезном диспансере. Однако система дифференцированных премий будет эффективной и действительно окажется справедливой только в том случае, если ЦБ и мы будем иметь достоверную банковскую отчетность. В противном же случае выгоды получат недобросовестные банкиры, а честные, наоборот, только проиграют.
— Какую доходность ожидаете получить по итогам 2011 года от инвестирования средств агентства? Довольны результатами?
— На уровне 7,6% без переоценки. Если производить переоценку, то цифры будут, конечно, скромнее —
— Не было ли у правительства идеи, чтобы за счет средств вашего агентства поддержать текущую ликвидность банков?
— Нет. Это было бы противоестественно и создавало бы очевидный конфликт интересов. Кроме того, агентству необходимо постоянно поддерживать ликвидность инвестиционных активов на высоком уровне, чтобы быть готовым к страховым выплатам в любой момент. Поэтому мы, размещая на расчетном счете в ЦБ оперативный резерв (это 1—3% от фонда), также значительную часть (12%) держим на депозите Банка России. Доходность, конечно, там минимальная, но краткосрочные депозиты нам жизненно необходимы. Напомню, что срок начала выплат страхового возмещения в России мал, как нигде в мире, — две недели со дня отзыва лицензии.
— А кроме ЦБ где еще деньги держите?
— Мы приобретаем только те ценные бумаги, которые соответствуют требованиям, специально установленным для нас Минфином по согласованию с ЦБ и ФСФР: 37% у нас размещено в ОФЗ и облигациях субъектов Федерации, 42% в корпоративных облигациях, еще 6% в акциях.
— Структура инвестпортфеля каждый год пересматривается?
— Да, мы ежегодно готовим своего рода инвестиционную декларацию, устанавливающую лимиты на конкретные финансовые инструменты, которая рассматривается и утверждается нашим советом директоров. При этом инвестиционные инструменты, которыми мы можем пользоваться, определялись законодательно.
— А на что живет само агентство?
— При создании АСВ государство сделало имущественный взнос за счет средств, которые, кстати, поступили, не из бюджета, а из ликвидируемого по выполнении своих задач Агентства по реструктуризации кредитных организаций. Две трети (6 млрд руб.) было направлено в фонд страхования, треть (3 млрд руб.) — на обеспечение жизнедеятельности самого агентства. В отличие от средств фонда страхования здесь законодательных требований нет.
— То есть АСВ может и на forex поиграть, если захочет?
— И продуться дочиста, оставшись без средств к существованию (улыбается). Нет, конечно, все не так. В отношении этих средств инвестиционная политика, естественно, менее консервативна, чем в отношении средств фонда страхования, но она в любом случае не авантюрна — она находится под контролем совета директоров, перед которым мы отчитываемся ежеквартально. Вот, как в том анекдоте говорится, «на эти 3% и живем» (смеется).
