Фундаментальные причины «дорогого» кредита — неадекватная политика Минфина и ЦБ, никак не заботящихся о доступности кредитов для бизнеса, а также избыточно высокая по мировым меркам маржа российских банков, питаемая низкой эластичностью спроса на кредит по процентной ставке.
Инфляция в России низка как никогда, но счастья таки нет. Реальная зарплата едва растет, а банковские кредиты по-прежнему запредельно дороги.
Жизнь доказала иллюзорность популярного тезиса о том, что макроэкономическая стабилизация автоматически сделает кредит доступным. Кудрин, Греф, Мау, Игнатьев и десятки их единомышленников статусом помельче годами убеждали нас, что, как только удастся серьезно сбить градус инфляции, кредиты сами собой подешевеют, бизнес выстроится за ними в радостную очередь и быстренько совершит инвестиционное чудо.
Чуда, однако же, не случилось. Инфляция действительно сбита до рекордно низких уровней — в феврале она составила 3,8% к февралю прошлого года, или около 2,5% к предыдущему месяцу (в годовом выражении, после сезонной корректировки и сглаживания). По темпам роста потребительских цен Россия сегодня смотрится лучше всех в БРИК (лишь в самое последнее время меры по принудительному охлаждению экономики КНР сбили инфляцию там еще более резко) и вышла на уровень «второго эшелона» ЕС — Латвии, Литвы, Чехии и Польши.
В то же время процентные ставки по кредитам конечным заемщикам в разы превышают инфляцию и, хуже того, последние полгода медленно растут. Если использовать в качестве примерного ориентира среднюю ставку по кредитам на срок до 1 года, ежемесячно рассчитываемую ЦБ, то она увеличилась с минимального уровня 8% годовых в рублях в июле-августе прошлого года до 9,3% в декабре (более свежие данные пока не доступны). Это означает, что реальная, с поправкой на инфляцию, стоимость заемных средств превысила в конце года 5% — это уровень 2009-го, когда финансовый кризис был в самом разгаре (см. график 1).
Кроме того, надо учитывать, что «средняя температура по больнице» в исполнении ЦБ имеет весьма слабую информативную ценность — средневзвешенная ставка вынужденно тяготеет к ставкам по кредитам крупнейших заемщиков, полученных преимущественно у госбанков (см. график 2). Средний и малый бизнес (СМБ) вынужден кредитоваться существенно дороже. Так, диапазон конечных ставок по кредитам СМБ в Екатеринбурге составляет сейчас 11—17%, в Челябинске — 13—15%, в Новосибирске — 16—19%, в Ростове-на-Дону и Краснодаре — 14—24% (см. график 3).
Реальные процентные ставки выше 10, а то и 15% годовых, причем не в разгар кризиса, а в самое что ни на есть мирное время, — это, безусловно, чисто российское изобретение. Мы прикинули размер реальной процентной ставки для небольших заемщиков в еврозоне, используя статистику ЕЦБ о средних ставках по кредитам на срок до 1 года и сумму до 1 млн евро (сугубо малый бизнес, хоть по европейским, хоть по нашим меркам). Так вот, реальная, за вычетом инфляции, стоимость этих средств колеблется в узком диапазоне 1,5—2% годовых, лишь в кризисные периоды на непродолжительное время поднимаясь до 4% (см. график 5).
Чем же провинились отечественные предприниматели, что вынуждены довольствоваться столь дорогим кредитом? Почему его цена не снижается, а растет вопреки падающей инфляции и стабильной ставке рефинансирования? Повод ли это жестко разобраться с банками — как поручил недавно Владимир Путин министру финансов Антону Силуанову, или административную порку заслужили сами регуляторы — ЦБ и Минфин, в своих хлопотах вокруг макроэкономических рисков забывшие такие приземленные «мелочи», как кредитная активность банков и доступность кредита для компаний?
Если руки чешутся, чешите в другом месте
Причина последнего, странного с макроэкономической точки зрения, цикла удорожания кредита — рукотворный кризис ликвидности, учиненный Минфином в прошлом году. Поддерживая вплоть до декабря искусственный профицит бюджета в размере более 1 трлн рублей, Минфин еще умудрился занять на рынке госбумаг 750 млрд с целью пополнения Резервного фонда. «В 2011 году произошел переход от роста к стагнации денежного предложения, — рассуждает ведущий эксперт ЦМАКП Олег Солнцев. — Причины этого — во-первых, уменьшение Банком России покупок валюты в официальные резервы, и, соответственно, денежной эмиссии, связанной с такими покупками. Во-вторых, сказался переход от дефицита к профициту федерального бюджета, что привело к стерилизации денежных средств на бюджетных счетах». В то же время спрос на деньги не продемонстрировал сколько-нибудь ощутимого сжатия, так что разрыв между спросом и предложением рублевой ликвидности оказался неизбежным.
Недодавая рынкам бесплатных бюджетных денег, Минфин развернул массированную программу поддержки ликвидности банков, размещая в крупнейших из них платные краткосрочные депозиты. Мини-девальвация рубля и отток капитала в сентябре повысили и стоимость рыночного фондирования. Осенью прошлого года небольшие и средние банки развязали форменную процентную войну за вкладчика — и преуспели, нарастив свою рыночную долю. Крупнейшие госбанки почувствовали дефицит ликвидности и вынуждены были, в свою очередь, начать повышать ставки по депозитам. Максимальная процентная ставка по вкладам в российских рублях десяти кредитных организаций, привлекающих наибольший объем депозитов физических лиц, с августа 2011-го по февраль 2012 года выросла более чем на полтора процентных пункта. А фактическая ставка по депозитам до 1 года, кроме депозитов до востребования, увеличилась с июля по декабрь 2011 года почти на 2 п. п. (см. график 6). В четвертом квартале удорожание привлеченных средств внутри страны и закрытие европейского финансового рынка для внешних заемщиков начало транслироваться в рост кредитных ставок.
Забавно (грустно, конечно), но и при новом министре финансов в бюджете 2012 года на первый квартал заморожено (не доведено до главных распорядителей бюджетных средств) 200 млрд рублей — так, на всякий случай, «пока не минует угроза второй волны кризиса». Казалось бы, элементарная контрциклическая логика подсказывает впрыскивать дополнительные деньги в хозяйство именно в кризис, а после его окончания с деньгами будут охотнее расставаться сами рыночные игроки — банки и домохозяйства. Но у наших регуляторов, увы, другие приоритеты. Замглавы Минфина Татьяна Нестеренко осторожно обещает разморозить эти средства в мае. Так что дело Кудрина живет!
Рост денежной массы в прошлом году снизился с 28 до 23%. Кредиты экономике выросли на 29%, кредиты предприятиям — на 26%, при номинальном росте ВВП на 21%. В макроэкономическом масштабе — как доля ВВП — кредит практически не увеличился. Центральный банк доволен — он озабочен не подъемом экономики, а банковскими рисками. Меньше рост, ниже риски. Первый зампред Банка России Алексей Улюкаев считает в текущем году нормальным ориентир роста совокупного кредитного портфеля в 20%, то есть не прочь еще чуть тормознуть кредит.
«Нужно понимать, что для Центрального банка приоритетом является низкая инфляция, а не расширение кредитования. ЦБ больше беспокоит возможный перегрев экономики, чем слабый рост кредитного портфеля. ЦБ таргетирует только уровень межбанковской ставки овернайт, а не величину кредитной ставки в экономике», — поясняет генеральный директор ЦЭА «Интерфакс» Михаил Матовников.
Игра «нагни своего заемщика»
Итак, неадекватные и не вполне согласованные действия ЦБ и Минфина в значительной степени могут объяснить ситуационное удорожание кредитов в последние полгода. Правда, с одной важной оговоркой. В ответ на удорожание пассивов банки теоретически могли бы пожертвовать частью своей маржи, однако этого не произошло. Победил инстинкт посредника — переложить возросшие издержки на покупателя. Да и почему не переложить, если и по такой цене кредиты все равно не залеживаются?
Здесь мы выходим на глубинную причину систематического отрыва стоимости кредита в России от макроэкономических фундаментальных факторов — неестественно высокий уровень маржи.
«Российская банковская система живет на рекордной марже — порядка 5—6 процентов, — говорит Михаил Матовников. — Такой маржи нет ни в одной стране мира. Китайская банковская система по размеру активов грубо в десять раз больше нашей, а маржа их в абсолютном выражении всего лишь втрое выше российской».
Госбанки находятся в более выгодной ситуации, имея больший запас по марже. Скажем, у Сбербанка чистая процентная маржа 6—7%. Он может позволить себе поднять ставки по депозитам, а по кредитам сохранить на прежнем уровне, в результате перетягивая себе заемщиков. Например, в январе 2012 года кредитный портфель Сбербанка вырос, хотя по всей системе он снизился. С учетом качественного улучшения риск-менеджмента Сбербанк способен наращивать портфель, даже снижая кредитный риск и наращивая рентабельность. В результате прибыль Сбербанка в 2011 году превысила активы 16-го по размеру банка в стране.
Чем объясняют сами банкиры высокий уровень маржи? «Стоимость кредита определяется маржей, в которую банк закладывает риски (возможные потери), затраты на обеспечение текущей деятельности банка, его развитие и прибыль, устраивающую акционеров, — объясняет Олег Мишин, начальник организационно-аналитического управления Челиндбанка. — Маржа зависит от размера банка — у малого банка по сравнению с крупным выше риски. В России, как развивающейся стране, по мировым меркам банки по размеру являются или малыми, или средними. Кроме того, надо учитывать высокие макроэкономические риски
Однако это объяснение не исчерпывающее. «Высокая маржа — следствие высоких издержек банков, которые не снизились за десять лет бурного роста по отношению к активам, то есть эффект масштаба не работал. У нас ставки по кредитам высокие, но банки-то не особо рентабельные, — удивляется Матовников из ЦЭА «Интерфакс». — Сейчас эффект масштаба запускается, Сбербанк начинает значимо увеличивать эффективность. Это будет драйвером роста эффективности и снижения маржи через конкуренцию более и менее эффективных банков».
Кроме того, нельзя сбрасывать со счетов и поведенческие факторы, определяющие востребованность кредитов. «Эластичность спроса на кредиты по процентной ставке, номинальной или реальной, ограничена, — рассуждает Олег Солнцев из ЦМАКП. — Важную роль в изменении динамики спроса на кредит и предложение депозитов играет потребительский/предпринимательский оптимизм, прежде всего оценка потенциальными заемщиками устойчивости потока доходов».
Зависимость процентной ставки от фундаментальных факторов, в первую очередь от инфляции, проявляется в большей степени со стороны именно спроса на кредит, а не со стороны предложения. Хотя и здесь эта связь не выглядит непосредственной и линейной. Дело не обстоит таким образом, что заемщик приходит в банк и говорит, мол, у меня потолок такой-то по реальной ставке, инфляция сейчас такая-то, значит, мне нужна номинальная ставка по кредиту не выше такой-то. На самом деле заемщик берет кредит, ориентируясь на свой внутренний прогноз будущей инфляции за период пользования кредитом. Если по факту инфляция окажется ниже, финансовые результаты деятельности компании-заемщика будут хуже ожиданий, соответственно, могут возникнуть сложности с обслуживанием кредита, а банк-кредитор получит рост кредитных рисков и встанет перед необходимостью дорезервирования, реструктуризации кредитов и так далее. Растущая инфляция всегда на руку покупателям денег, падающая — их продавцам.
Даже такой поверхностный анализ поведенческой составляющей спроса и предложения кредитов дает понять, что повлиять на цену кредитов с помощью механических манипуляций ставкой рефинансирования вряд ли удастся.
Эвтаназия от Марио Драги
После этих скучных теоретических пассажей зададимся более приземленным вопросом — как активизировать и удешевить кредитование? Лежащий на поверхности ответ — как минимум не учинять рукотворных кризисов ликвидности, а еще лучше — постараться равномерно расходовать бюджетные средства внутри года (напомним, в прошлом декабре было профинансировано 20% (!) годовых расходов).
Что касается денежной политики, то, конечно, есть адский, сумасшедший соблазн простых решений. «Качнуть» госденег — и чем проще, масштабнее и свирепее, тем лучше. Хороший образчик — программа долгосрочного рефинансирования LTRO от ЕЦБ. За два цикла «включения» программы в декабре и феврале более 800 европейских банков заняли у ЕЦБ в общей сложности свыше 1 трлн евро на три года под 1% годовых. Учитывая, что инфляция в зоне евро составляет 2,7% годовых, финансисты прозвали LTRO «бесплатными деньгами». В качестве залогов под кредиты банки активно использовали гособлигации стран еврозоны, что привело к резкому росту покупок этих бумаг банками и поддержало их курсы, сбило доходность. Такой нехитрой операцией глава ЕЦБ Марио Драги избежал прямых покупок госбумаг на баланс ЕЦБ, одновременно купировав краткосрочные инфляционные риски — львиную долю полученных рефинансовых кредитов банки разместили в самом ЕЦБ. По мере вползания еврозоны в рецессию банки, даже получив царский подарок от Драги, не спешат кредитовать экономику.
Программа LTRO вызвала смешанную реакцию. Часть финансистов и банкиров вздохнули с облегчением, расценив схему Драги как передышку и грамотное купирование европейского финансового кризиса, вполне в духе «вертолетчика» Бена Бернанке. Возбудился и глава ВТБ Андрей Костин, фактически призвавший российский ЦБ последовать примеру ЕЦБ. «Если мы не получим дополнительной ликвидности, мы остановим рост нашего кредитного портфеля, — заявил Костин в интервью Financial Times 22февраля. — Чтобы финансировать даже более скромный рост нашего портфеля в 2012 году, на 15—20 процентов против 35 процентов в прошлом году, требуется привлечение беззалоговой ликвидности от Центрального банка».
Впрочем, нашлись и скептики, включая главу Бундесбанка Йенса Вайдманна, критиковавшие программу LTRO как способ отсрочки тяжелых решений по реструктуризации суверенных долгов зоны евро и ее управляемого реформирования.
Более того, первый цикл LTRO проигнорировали два европейских банковских «тяжеловеса» — Deutsche Bank и Barclays, сославшись на «неприемлемые репутационные риски». Правда, в февральской «раздаче» они уже скромно, но поучаствовали — запах прибыли ослабил принципы.
Автору же этих строк программа LTRO безотчетно напоминает «денежные зачеты» Минфина образца 1996 года, которыми он пытался расшить неплатежи между организациями-бюджетополучателями. В результате банки-посредники, наладившие торговлю этими зачетами внутри бюджетных цепочек, озолотились, а хронический дефицит бюджета был операбельно иссечен шоковой хирургией лишь осенью 1998-го.
Тем не менее не стоит исключать вероятности, что беззалоговое кредитование от ЦБ в этом году будет-таки возобновлено. «Даже при не самом тяжелом положении с ликвидностью беззалоговые кредиты могут быть разморожены — не как жестко антикризисная мера «последней инстанции», а как дополнительная ресурсная подпитка банков, — полагает замгендиректора рейтингового агентства «Эксперт РА» Павел Самиев. — Чтобы не повторить кейсов с Петроффбанком и Межпромбанком, следует сделать лимит по беззалогам не только на капитал, но и на объем кредитования связанных сторон и концентрацию активов».
И все же предпочтительнее «скучная альтернатива» — активизация рефинансирования ЦБ под залог кредитов конечным заемщикам, налаживание рынка внутреннего синдицированного кредитования. Давно перезрела и задача перестройки работы межбанковского рынка, впадающего в ступор всякий раз еще задолго до наступления острого дефицита ликвидности. Напрашивается идея создания чего-то вроде биржи (расчетной палаты) или как минимум пула коллективного гарантирования поставок межбанковских ресурсов.
Александр ИВАНТЕР
В подготовке статьи принимали участие Александр Кокшаров и Сергей Сумленный. Были использованы материалы Гюнтера Дойбера, Raiffeisenbank International
Инфографику к статье можно посмотреть на сайте источника.
