Сегодня Московский кредитный банк (МКБ) объявит о закрытии сделки по продаже доли в банке двум инвесторам — ЕБРР и IFC. О том, почему каждому банку надо выйти на IPO, основной акционер и член наблюдательного совета МКБ Роман Авдеев рассказал в интервью корреспондентам РБК daily Екатерине БЕЛКИНОЙ и Кириллу ЯЧЕИСТОВУ.
— В прошлом году банк несколько раз докапитализировался. Какие у вас планы по наращиванию капитала в этом году по объему и за счет чего?
— В мае ЦБ зарегистрировал допэмиссию акций банка в объеме 1,9 млрд штук номинальной стоимостью 1 руб., что соответствует 15% увеличенного уставного капитала. 20 июля мы подписали соглашение, что эту допэмиссию в равных долях, по 7,5%, выкупают ЕБРР и IFC. Общий объем инвестиций от двух партнеров составит 5,8 млрд руб., таким образом, банк был оценен с мультипликатором более 1,2 к капиталу. До этого мы хотели договориться с Черноморским банком торговли и развития (ЧБТР) о конвертации субординированного кредита в акции, но время не позволило.
— А почему вы пригласили в акционеры ЧБТР?
— Мы партнеры. Это институт развития, с которым мы давно работаем, участвуем в их программах. По объему тех инвестиций, предложенных денег ЧБТР не сравним ни с IFC, ни с ЕБРР, но для нас любой инвестор важен.
— То есть этот вопрос все равно остается?
— Да. Там небольшая сумма — 600 млн руб., планы остаются в силе, просто у нас одна сделка на другую наслоилась.
— Как вы оцениваете сотрудничество с IFC и ЕБРР?
— Могу сказать, что это была очень напряженная и кропотливая работа, которая велась более года. ЕБРР и IFC — это высококвалифицированные инвесторы, которые участвуют в капиталах по всему миру. У них есть отработанные процедуры и жесткие требования. Сотрудничество с ними потребовало от нас дополнительного раскрытия информации, что, в общем-то, хорошо с точки зрения подготовки к публичной работе. Да и новые партнеры стали лучше понимать специфику нашего бизнеса. Мы никогда до этого так глубоко ни с кем не общались, потому что МКБ не ставил перед собой задачи по привлечению инвесторов. Поэтому в целом я оцениваю наше сотрудничество с международными институтами как сугубо позитивное: любые вопросы, которые возникают у квалифицированных инвесторов, не только дают им понимание нашего бизнеса, но и поиск ответов на эти вопросы структурирует наше собственное представление о состоянии дел.
— Несколько лет банк рассматривал разные варианты увеличения капитала, в том числе звучали идеи об IPO. Почему все-таки выбор был сделан в пользу привлечения отдельных инвесторов?
— Идея об IPO — это по-прежнему главная идея. Я считал и считаю, что все банки, действующие в этой стране, должны стать публичными. Я не вижу будущего для непубличных банков.
— Насколько публичными?
— Я думаю, что в долгосрочной перспективе акционеров, которые контролируют 51%, у банков не останется. То есть free-float будет более 50%. Банкам потребуется капитализация, поэтому другого пути нет, поскольку коммерческий вариант капитализации банка из собственной прибыли — это тупиковый путь. За счет того что у нас банковская система занимает достаточно небольшой объем в экономике, основной драйвер роста — приведение объема банковской системы к объему экономики.
— С учетом недавней сделки, а также рыночной ситуации когда может состояться IPO МКБ?
— Это зависит от рынка. На протяжении пяти лет мы IPO сделаем, в этом у меня никаких сомнений нет. Однако при плохом рынке мы на размещение не пойдем — у нас достаточно средств, и это условие с партнерами обговорено. Мы дождемся возможности получить справедливую цену, которая нас устроит. Тем не менее готовиться мы начинаем уже сейчас, в частности, в наблюдательный совет вошли люди с соответствующей квалификацией и опытом — Эндрю Газитуа и Николас Хааг. Чисто технически к IPO мы к концу этого года должны быть готовы, вопрос в наличии окна для размещения. Я думаю, что его не будет, — в чудеса не верю…
— Если не будет окна в этом году, не боитесь ли вы размещаться в следующем году, когда на рынок также выйдут Сбербанк и ВТБ?
— Вопрос во free-float, который они планируют, — это не тот объем, который мог бы удовлетворить спрос на международных рынках. Безусловно, есть борьба и конкуренция: как появится окно, в него будут ломиться все. Но на рынках капитала мы еще меньше боимся конкуренции, чем напрямую на банковском рынке. У госбанков есть как свои плюсы, так и минусы. Перспективы заработать с нами у инвесторов больше, но и риски больше. Госбанки же более стабильны, но все видели народное IPO ВТБ и что потом случилось.
— А вы не боитесь того, что после IPO цены на акции снизятся?
— Мы будем принимать все меры, чтобы этого не случилось. И это все-таки зависит от модели бизнеса, которую мы ведем, — я думаю, эта модель позволит инвесторам чувствовать себя хорошо. Мы сейчас уже ведем плотную работу с теми, кто готов стать якорным инвестором или же просто покупателем акций. Со многими партнерами нужно наладить отношения еще до IPO.
— Вы сейчас единственный владелец банка. Вам психологически не тяжело других инвесторов впускать в капитал?
— Не тяжело. Я занимаюсь бизнесом, а не выращиваю банк как детей. И бизнес — это не дело моей жизни.
— Не боитесь, что на собрание акционеров придут инвесторы вроде Алексея Навального?
— Очень хорошо. Не говоря об институциональных партнерах, с которыми мы давно имеем бизнес-отношения, я не боюсь и новых инвесторов. У нас совершенно прозрачный финансовый институт, и вопросов, на которые мы не можем ответить, просто нет. Нет никаких тайн. Если потенциальные инвесторы хотят
— А где же всем взять инвесторов?
— За рубежом нет проблем с капитальным рынком, есть проблема с эффективными институтами в России. Если посмотреть на все банки с лицензией и оценить их эффективность, можно увидеть проблему. Однако сомнений по поводу нехватки инвесторов нет. Точно так же в 90-е годы боялись, что земли в Подмосковье не хватит, поэтому надо купить себе дачку.
— Вы считаете, что банки, не сумевшие привлечь инвесторов, постепенно исчезнут?
— Исчезнут — это очень сильно. Безусловно, в банковской сфере могут быть нишевые игроки. Нишевый игрок в моем понимании не является публичным, не работает для клиентов, не развивает банкинг, а обслуживает какую-то финансовую группу — это просто невыгодно, однако такие банки могут существовать. Я еще не забыл те времена, когда банков было более двух тысяч, а сейчас — меньше тысячи. Их число сокращается, и это плохо. На мой взгляд, нынешнее количество банков в России вполне адекватно размеру экономики. Тем не менее многие финансовые институты являются неэффективными. Банкам, не достигшим определенного уровня, очень сложно привлекать капитал, публичные рынки для них практически закрыты.
— Насколько бизнес банка завязан с бизнесом вашего концерна «Россиум»?
— Никак не завязан. У нас связанных сторон, по-моему, меньше 2% от кредитного портфеля. Я изначально придерживался политики независимости разных бизнесов друг от друга. Денежное предложение Московского кредитного банка для связанных сторон достаточно дорогое.
— А концерн чьими банковскими услугами пользуется?
— Услугами Сбербанка в том числе. Государственные банки имеют более дешевые предложения. МКБ в своем портфеле также многих клиентов делит со Сбербанком и ВТБ.
— Если сравнивать банки с другими сферами деятельности, можно ли сказать, что сейчас инвестировать средства в банковский сектор выгодно?
— Банк достаточно перспективен. В банке уровень маржи весьма средний: если зарабатывается 20—25% на капитал — это уже хорошо. В других бизнесах можно зарабатывать гораздо больше. Но здесь еще дело в перспективах роста и выхода на публичный рынок, вслед за которым цена бизнеса может вырасти. Но банки должны становиться публичными, а инвестировать средства из других бизнесов в банковский на длительные дистанции нерационально.
— У банка амбициозные планы развития на ближайшие несколько лет. Вы сейчас не чувствуете признаков кризиса?
— Меня часто спрашивают, будет ли кризис, я все время отвечаю, что будет, но вопрос когда. Вся современная экономическая теория и все экономическое общество действуют от кризиса к кризису. Кризисы случаются, и предотвратить их нельзя. ЦБ, правительство и люди сейчас больше готовы к кризису, чем в 2008 году. Важно отслеживать риски бизнеса, у нас в банке вопрос риск-менеджмента ключевой. У нас сейчас два основных направления, за которыми мы внимательно следим: управление ликвидностью и управление рисками. Мы не жертвуем доходностью в угоду риску — не повышаем риски больше, чем для себя определили. Когда ситуация находится в зоне турбулентности, ситуация с рисками становится более здоровой.
— Как вы смотрите на шаги ЦБ по ужесточению требований по резервам и капиталу?
— Принимаемые меры целиком правильные. Там есть нюансы, но некоторые из них сейчас исправляются. Нельзя расти за счет игнорирования проблем, которые могут возникнуть. Действия ЦБ адекватны нынешней экономической ситуации, я считаю. Хотя большинство банкиров со мной эту точку зрения не разделяют. Если сейчас отменить регулирование ЦБ и сделать
— По российской отчетности, за первый квартал банк заработал больше, чем за весь прошлый год. Почему был такой всплеск доходности?
— С точки зрения планирования на этот год мы ничего для себя экстраординарного не увидели. Другое дело, что по сравнению с другими участниками банковской системы мы смотримся хорошо. Но это вопрос конкуренции. По нашим прогнозам, уровень прибыли в этом году у нас будет 3,5—4 млрд руб. (в 2011 году — 2,128 млрд руб. по РСБУ. — РБК daily).
— А за счет чего? Резервы?
— Резервы мы наращиваем, потому что растет кредитный портфель. Но по отношению к кредитному портфелю объем резервов не увеличивается. Прибыль же ожидается за счет маржи. Нам придает уверенность тот факт, что мы в первом квартале показали значительную прибыль, несмотря на сезонность. Хотя я считаю, что сезонность — это просто разговоры.
— МКБ собирается оставаться универсальным банком или вы все-таки намерены активизировать розницу после увеличения капитала?
— Мы универсальный банк — это наша стратегия, которая не будет меняться. Розничный бизнес сейчас растет большими темпами, чем корпоративный, и эта тенденция будет продолжаться, но здесь есть предел. Идеально было бы иметь соотношение розничного и корпоративного бизнеса в портфеле 50 на 50, но пока для нас это невозможно. Если говорить о развитии розницы, то мы планируем экспансию в регионы. Сейчас рассматриваем большие агломерации: Санкт-Петербург, Нижний Новгород, Краснодар, Екатеринбург, Новосибирск. Сейчас рассматривается возможность до 2016 года выйти в 20—25 регионов.
— Вы не боитесь, что в тех регионах, куда вы хотите зайти, рынок между игроками уже поделен?
— Мы не боимся конкуренции. Наши зарубежные коллеги считают, что в регионах конкуренция меньше, на самом деле — больше. Но мы знаем свои конкурентные преимущества и продукты, с которыми собираемся выходить на новые рынки. Например, клиентам, которых мы инкассируем в Москве, будем предлагать и свои услуги в регионах. С точки зрения развития розницы актуален вопрос с балансированием рисков и отсечением мошенничества. Мы тут, в Москве, уже хорошо натренировались с этим, я думаю, что в регионах тоже справимся. Сейчас уровень мошенничества в регионах меньше.
— Наверное, только сейчас меньше?
— Может быть — все развивается. У нас очень интересная ситуация. Я сравниваю платежную дисциплину российских клиентов и зарубежных — у нас выше платежная дисциплина, чем в Германии. Но по уровню мошенничества мы опережаем, наверное, даже африканские страны. Ситуация с мошенничеством делает банковские услуги достаточно дорогими.
— А какие виды мошенничества сейчас наиболее распространены?
— Они очень быстро совершенствуются. Одним из распространенных видов остается мошенничество с использованием поддельных документов. Однако общество компьютеризируется, становится более электронным, и мошенники тоже перемещаются в эту сферу.
— Как вы думаете, чего не хватает на российском рынке, чтобы снизить уровень мошенничества до уровня Европы?
— Это очень тяжелый вопрос. Здесь законодательство ни при чем — это вопрос стабильности и благополучия, а также морального здоровья общества. Принять закон и отрубать руки — не поможет. Если за банковское мошенничество отрубать руки, это уменьшит число преступлений в банках, но усилит общую криминальную обстановку. Будут не фальшивые документы использовать, а броневики грабить.
— Традиционно считается, что в России низкое проникновение банковских услуг по сравнению с развитыми странами. Чего не хватает, чтобы это проникновение стало выше?
— В первую очередь, это связано с уровнем обеспеченности населения. Когда человеку хватает денег только на продукты, ни о каких банковских услугах и о каком-либо кредитовании речи идти не может. Сейчас уровень обеспеченности населения растет, и достаточно большими темпами. В Москве это вопрос предложений банковских — вопрос цены. Здесь, по-моему, все хорошо. В регионах же достаточно много деревень, которым вообще просто недоступны банковские услуги. Дело в коммуникациях, развитии Интернета и понимании людей. Банки в большой степени ассоциируются, особенно в регионах, с дантистами. Человек знает, что туда идти надо, что ему там сделают хорошо, но идти не хочется. Должен быть перелом в сознании. И идея в том, что банк является нормальным сектором экономики, что это не «толстые коты», которые грабят людей и на них наживаются. Для перелома в сознании нужно время, и процесс идет. Также возникает моральный вопрос. Сейчас мы живем в области потребления. Потребляя услуги, человек потребляет эмоции. А кредит — это сперва потребить, а потом заработать. Это как в «Алисе в стране чудес»: она сперва поплакала, а потом укололась иголкой. Что касается кредитов, то людей, особенно молодых и динамичных, это двигает вперед. Но потом, когда нужно отдавать деньги, возникает вопрос, насколько это честно. И здесь вопрос все-таки больше лежит в области сознания, но другого пути нет — прогресс остановить нельзя.
