Налог на богатых не спасает экономику от кризиса. В очередной раз это решила подтвердить Франция, откуда уже бегут богачи.
В начале сентября президент Франции социалист Франсуа Олланд приступил к выполнению предвыборных обещаний. С 2013 года должен вступить в силу налог 75% на доходы свыше €1 млн в год. Олланд призвал обладателей крупных состояний «проявить патриотизм» и поддержать страну в трудную минуту. В ответ миллионеры стали готовиться к отъезду. Самый богатый человек Франции — владелец 46% акций группы LVMH Бернар Арно уже запросил бельгийское подданство. Другие богачи также потянулись в традиционные налоговые убежища — Швейцарию, Великобританию и Сингапур.
Чем вызвано желание Олланда заставить богатых делиться? Во второй половине этого года, судя по предварительным макроэкономическим данным, во Франции уже началась рецессия. Число банкротств растет. Дефицит госбюджета высок и не снижается — отчасти
Привет от топ-менеджеров
С моральной точки зрения позиция «в кризисе виноваты богатые — пусть они и платят» небезосновательна. Это утверждение справедливо не только для Франции: резкое социальное расслоение наблюдалось практически везде, прежде всего в США, ну а Европа так или иначе повторяла американский образец.
Сегодня уровень неравенства в США близок к историческому рекорду ХХ века, случившемуся незадолго до наступления Великой депрессии. По данным налоговой службы США Internal Revenue Service, в 1928 году 1% самых богатых граждан страны получали 24% всех доходов, в предкризисном же 2007 году — 23%.
Великая депрессия заставила власти США перенаправить часть национального богатства в пользу среднего класса. В 1945—1980 годах 1% богатых доставалось уже 9—11% доходов. В этот период впечатляющий скачок в уровне жизни совершил средний класс — и в Америке, и даже в большей степени в Европе. В 1970-х налоги на богатых не снижались: в Европе нередко составляли 70% и выше, а в Японии доходили до 93%.
В 1980 году процесс развернулся, и 1% богачей стал забирать все большую часть общего дохода. Похожие процессы происходили и в традиционно более эгалитарной Европе: коэффициент Джини, по данным Евростата для 15 стран ЕС (без восточноевропейских новичков), вырос с 29 в 2000 году до 30,5 в 2010-м.
За рост неравенства оказались ответственны в основном зарплаты, а не рентный доход. В 60-70-х годах прошлого века отношение зарплаты топ-менеджера к средней зарплате работника компании держалось на уровне ниже 30 к 1. В 1980-м соотношение стало меняться, и через 20 лет зарплата топ-менеджера была в среднем в 300 раз больше, чем у простого сотрудника.
Как раз в это время сначала в США, а потом и в Европе предприятия в массовом порядке стали выходить на рынок акций, параллельно росло число собственников-акционеров. Отчасти этот процесс был вызван нововведениями короля мусорных облигаций Майкла Милкена — привлечением заемных средств для выкупа бизнеса и частой сменой собственников. Как следствие, появилась классическая проблема принципала-агента: топ-менеджеры выходили
Исполнительный директор Банка Англии по финансовой стабильности Эндрю Холден в недавнем исследовании «Control Rights (and Wrongs)» отмечает, что наиболее отталкивающие формы революция топ-менеджеров приобрела в финансовой системе. К концу 1990-х многие крупные западные банки, так же как и другие предприятия, стали публичными компаниями, и это размыло структуру их собственности между многочисленными разрозненными акционерами. Освобожденный от неограниченной ответственности за свои действия и пристального контроля собственников менеджмент бросился наращивать краткосрочную прибыль, делая все более рискованные ставки. В случае успеха менеджмент выписывал себе бонусы астрономических размеров, ну а в случае неудачи максимум, что грозило банкирам,— увольнение (с зафиксированными в контрактах «золотыми парашютами»).
С конца 1980-х зарплата топ-менеджмента в финансовой сфере, по данным Холдена, росла в среднем на 13% в год и в США, и в Европе, в других же отраслях экономики — всего на 4% в год в США и на 3% в Европе.
В конце 1990-х основным целевым показателем успешности менеджмента банков стала рентабельность собственного капитала — чистая прибыль в сравнении с капиталом. Погоня за этим показателем также заставляла менеджмент увеличивать заимствования и делать все более рискованные ставки. Чем меньше был капитал по отношению к пассивам и активам, тем большую отдачу можно было показать по рентабельности собственного капитала в краткосрочной перспективе. Это все более увеличивало риски системной устойчивости банковского сектора, которые и реализовались во время ипотечного кризиса в США и европейского долгового кризиса. Более корректным, не провоцирующим риски целевым показателем, по мнению Холдена, могла бы стать рентабельность активов.
В итоге банки стали, по словам Холдена, «наркоманами волатильности», и постоянно увеличивали размер балансов. Отношение пассивов к капиталу выросло с 3—4 раз в середине XIX века до 5—6 к его концу. К концу ХХ века оно достигло 20, а за первое десятилетие ХХI века подскочило до 30.
Как результат, банки стали слишком большими. В начале ХХ века активы трех крупнейших британских банков составляли 7% ВВП. В середине столетия их активы доросли до 27%, к концу столетия — до 75%, а к 2007 году — до 200% ВВП. Аналогичный процесс проходил в континентальной Европе, прежде всего в той же Франции, где активы банков превышают ВВП страны, и в несколько меньшей степени — в США. Банки-монстры стали слишком велики для того, чтобы государство могло бы позволить себе их банкротство. И банкиры, понимая это, шли на все больший риск. Почему бы и нет, ведь в случае удачи можно выписать себе крупный чек, а в случае провала за все заплатят налогоплательщики. Приватизация прибыли и социализация издержек — очень похоже на поведение российских госпредприятий и банков.
Выиграл от деградации финансового сектора именно топ-менеджмент: ни общество в целом, ни собственники банков ничего хорошего от него не дождались. Те, кто инвестировал в начале 1990-х в акции крупнейших мировых банков, остались в убытке, зато зарплаты управленцев банков за последние 20 лет выросли в 10 раз.
Справедливо, но неэффективно
Однако эффективны ли высокие налоги в борьбе с доходами, пусть и завышенными? Вряд ли. Во-первых, среди получающих миллионные доходы французских граждан, вероятно, есть и вполне достойные такого вознаграждения предприниматели, не причастные к сомнительным финансовым нововведениям. Во-вторых, капитал всегда уходит оттуда, где ему плохо, туда, где его с нетерпением ждут. Богатые просто поменяют гражданство на более привлекательное с налоговой точки зрения. Этот процесс идет даже в странах с куда более мягкой налоговой системой.
Например, недавно от гражданства США в пользу Сингапура отказался Эдуардо Саверин, американец бразильского происхождения, один из соучредителей социальной сети Facebook*. Зачем платить налоги Америке, когда можно не платить их вовсе или платить гораздо меньше тому же Сингапуру?
Богачей ждут Швейцария, Великобритания, Сингапур и многие другие юрисдикции и легальные или полулегальные схемы налоговой оптимизации. Поэтому Франции стоит сосредоточиться на борьбе не столько с богатыми, сколько с постоянным вмешательством государства в экономику. Социалистические методы управления никогда не мешали махинациям, в том числе среди богачей, которых сейчас хотят обложить налогами. К примеру, спасение одного лишь выпестованного социалистом Миттераном банка Credit Lyonnais (был задуман как французский противовес германского гиганта Deutsche Bank) в конце прошлого века обошлось французским налогоплательщикам не менее чем в два десятка миллиардов долларов.
Впрочем, Франция не первой устанавливает 75-процентный налог для богатых. Еще в прошлом году Испания и Исландия вновь ввели ранее отмененные налоги на богатство. Великобритания в 2010 году также повысила максимальный подоходный налог с 40% до 50%, правда, в 2012-м снизила планку до 45%.
Другие страны могут последовать примеру, ведь в начале 1980-х этот уровень не казался запредельным (см. диаграмму). Маятник, возможно, опять качнется в обратную сторону — слишком богатым придется делиться.
Впрочем, многие из них, оказывается, готовы платить больше. Год назад знаменитый миллиардер Уоррен Баффетт опубликовал в The New York Times колонку, в которой заявил, что не только сам готов, но и призывает других обладателей больших состояний поддержать резкое повышение налога на домохозяйства с доходом больше $1 млн в год и еще более резкое — на тех, кто зарабатывает больше $10 млн.
Поможет ли рост налогов на богатых вывести мировую экономику из кризиса? Однозначного ответа на этот вопрос у экономической науки нет. Есть надежда, что новые налоги помогут на короткий срок уменьшить дефициты бюджетов и снизить социальные издержки, связанные с кризисом. Однако не стоит забывать, что при помощи высокооплачиваемых юристов и консультантов богачи могут избежать увеличения налогового бремени, в случае же массовой эмиграции по налоговым причинам доходы бюджетов и вовсе могут сократиться.
Несколько больше определенности в среднесрочной перспективе. Судя по исследованию Кристины и Давида Ромер из Университета Беркли, следует ожидать замедления темпов экономического роста. А значит, выход из системного кризиса займет больше времени. А значит, у правительств будут появляться все новые объекты финансовых притязаний.
Александр ЗОТИН
*Сервис/сервисы, принадлежащие Meta, признанной в РФ экстремистской организацией, деятельность которой запрещена на территории РФ
