Российская денежная и бюджетная политика начинают противодействовать экономическому росту и консервировать стагнацию.
Завершившийся год стал для России годом погружения в экономическую стагнацию. Согласно оценкам заместителя министра экономики Андрея Клепача, по итогам 2013 года прирост ВВП ожидается на уровне всего 1,4%. Это более чем вдвое ниже даже скромных темпов 2012-го, когда ВВП вырос на 3,4%. Если же считать поквартально и со снятой сезонностью, то можно говорить, что околостагнационные темпы прироста ВВП (менее 0,5% в год) наблюдаются на протяжении уже шести последних кварталов. Не реализованы даже скромные надежды на краткосрочное оживление во втором полугодии благодаря неплохому урожаю. Символическим «белым флагом», выброшенным правительством в противостоянии со стагнацией, стал обнародованный Минэкономразвития в конце 2013 года существенно пересмотренный долгосрочный социально-экономический прогноз. В нем предлагается в период до 2030 года смириться с темпами роста российского ВВП на уровне ниже средней динамики мировой экономики, причем он будет примерно в полтора раза ниже предшествующих целевых значений.
По июльскому прогнозу 2013 года в рамках базового сценария в 2013—2030 гг. предполагался среднегодовой рост российского ВВП на 4—4,2% при росте мировой экономики на 3,6% в год; по прогнозу ноября 2013-го ожидаемый среднегодовой рост российского ВВП за тот же период составит лишь 2,5% — при годовом росте мировой экономики на 3,4%.
Надеждам, возлагавшимся еще в начале прошлого года на оживляющую роль денежно-кредитной и бюджетной политики, не суждено было сбыться. Скованность монетарных властей, обусловленная пузырем на рынке кредитования населения, не позволила задействовать не только нестандартный (количественное смягчение), но и стандартный для других стран (снижение ставок) набор монетарного стимулирования. Этого не случилось, даже несмотря на то что динамика национальной экономики, как признают в Банке России, провалилась ниже уровня долгосрочного потенциала роста — формирования «отрицательного разрыва выпуска». Впрочем, до тех пор, пока ситуация на кредитном рынке была неоднозначной, такое решение, возможно, было оправданным.
Инвестиционный цугцванг
Устойчивость наблюдаемой стагнации придают следующие обстоятельства. Опережавший на протяжении нескольких лет динамику производства рост фонда оплаты труда наряду с другими факторами обусловил сильное падение прибыльности предприятий и, как следствие, возможностей частного корпоративного сектора осуществлять инвестиции (прибыль — ключевой источник финансирования капитальных вложений, который, по оценкам, в среднем обеспечивает две трети инвестируемых средств).
Возникла ситуация инвестиционного цугцванга. С одной стороны, без снижения реальных зарплат и занятости предприятия не смогут восстановить эту возможность. С другой стороны, такое снижение приведет к окончательному замораживанию внутренних рынков, что ограничит не только возможности, но и стимулы предприятий осуществлять инвестиции.
Уровень прибыли предприятий и предпринимателей в совокупных доходах экономики сейчас находится на историческом минимуме (ниже, чем перед кризисом 1998-го и в разгар кризиса 2008—2009 годов, а доля оплаты труда в издержках, наоборот, максимальна (см. график 1).
Инвестиционный спрос при этом находится на пределе своих возможностей. Доля валового накопления основного капитала в ВВП в последние годы держится на уровне около 22%, что значительно выше средних показателей периода, предшествовавшего кризису 2008—2009 годов (около 18%). Правда, на фоне других развивающихся рынков такая норма инвестирования все равно невысока. В Китае, например, доля валового накопления основного капитала в ВВП в последние годы составляет 48%, в Индии — 34%, в Индонезии — 26%. Однако на фоне сниженной доли прибыли предприятий в российском ВВП даже такая норма означает, что инвестиционная нагрузка на прибыль компаний беспрецедентна. Таким образом, без восстановления уровня прибыльности компаний не стоит и мечтать об ускорении инвестиций и экономического роста.
Выход из инвестиционного цугцванга и экономической стагнации возможен только в случае серьезного шока — позитивного или негативного. Такой шок позволит увеличить прибыльность корпоративного сектора: либо за счет внезапного роста доходов — например, от внешнеэкономической деятельности (позитивный шок), либо за счет сокращения расходов — в первую очередь на оплату труда (негативный шок). Если это произойдет, «телега» экономического роста (потребление) вновь окажется позади «лошади» (производство), что позволит возобновить движение экономики.
Слабое звено — банки
Возникновение мощного позитивного шока в настоящее время не представляется высоковероятным. Что же касается негативного шока, то его вероятность, плохо это или хорошо, как раз весьма высока и связана с неустойчивостью ситуации в банковской системе.
Растущие кредитные риски на рынке необеспеченного розничного долга в сочетании с низким уровнем достаточности капитала банков обусловливают высокую уязвимость банковской системы. При этом недостатка в потенциальных триггерах, способных раскрутить системный кризис, нет. Это и непростая ситуация с долгом ряда крупных металлургических компаний, и ужесточение подхода Банка России к отзыву лицензий у ненадежных и недобросовестных банков.
Однако ситуация осложняется отсутствием существенного потенциала роста объемов банковских операций с точки зрения долгосрочной устойчивости банковского сектора.
Последняя зависит от трех ключевых параметров: ликвидности баланса, достаточности капитала и его прибыльности. При сохранении неизменными структуры спроса экономики на финансовые услуги и финансовых технологий улучшение одного из этих параметров неминуемо ведет к ухудшению остальных. Такая особенность позволяет проследить в эволюции российского банковского сектора определенные этапы развития, или смены моделей поведения.
В конце 1990-х поведение банков соответствовало модели «банк — инвестиционная компания»: низкий леверидж (высокий уровень достаточности капитала), невысокая обеспеченность обязательств ликвидными активами и, как итог, низкая прибыльность. В начале 2000-х банковский сектор перешел к так называемой модели narrow banking («банк-кубышка»), характеризующейся относительно высоким уровнем ликвидности, невысокой прибыльностью и низкой достаточностью капитала. В предкризисные годы поведению банков были присущи черты хедж-фондов (особенно в 2005—2006 годы): высокий леверидж с низким уровнем ликвидности, как результат — высокая прибыльность операций.
В настоящее время движение банковского сектора не отличается динамизмом — система колеблется в окрестностях точки наименее желательного равновесия, вбирающего в себя все слабости вышеперечисленных моделей: низкая ликвидность, низкий уровень достаточности капитала и низкая прибыльность на капитал.
В этих условиях банковский сектор не может повысить ликвидность, не уронив прибыльность капитала еще ниже. Банки не могут существенно расширить кредитование, чтобы поддержать прибыльность, не опустив при этом достаточность капитала ниже порогового уровня. При сохранении текущего низкого уровня прибыльности банковский сектор, скорее всего, не способен в долгосрочной перспективе привлечь достаточно инвестиций в собственный капитал для сохранения хотя бы нынешнего уровня активных и пассивных операций относительно величины российского ВВП.
Эскиз антикризисной политики ЦБ
От действий Банка России будет зависеть, как быстро сдуется потребительский пузырь — не только в сфере кредитования, но и в сфере собственно потребления, масштабы которого непропорциональны возможностям производства. И разумная жесткость на стадии сдувания этого пузыря необходима. Однако самое важное наступит потом: потребуются усилия для того, чтобы краткосрочный шок на потребительском рынке не превратился в инвестиционный спад.
Прежде всего необходимы оперативная контрциклическая процентная политика и соответствующие механизмы формирования денежного предложения.
Кроме того, нужна деятельная поддержка системно значимых «корпоративных» банков в случае возникновения эффекта банковской паники (через Агентство по страхованию вкладов, расширение рефинансирования под залог нерыночных активов, возможно, и через беззалоговые кредиты Банка России). Как показывает анализ, банковские кредиты предприятиям, в частности долгосрочные, сейчас в большой степени фондируются за счет сверхкоротких средств юридических лиц (в значительной мере — счетов до востребования). Это делает «корпоративные» банки весьма уязвимыми в условиях шоков ликвидности.
Наконец, потребуется удержание рынка корпоративных облигаций от «эффекта домино» — блокирование важного канала инфицирования финансового сектора, а также сохранение на будущее важного инструмента заимствований для предприятий.
Посмотрим, насколько текущая практика Банка России соответствует решению хотя бы первой, наиболее технически простой задачи.
Как следует из протоколов заседаний Банка России, решения об уровне ключевого инструмента процентной политики (на текущий момент — ключевая ставка Банка России, ранее — ставка рефинансирования) принимаются на основе «оценки инфляционных рисков и перспектив экономического роста». Такие ориентиры выбраны не случайно — они являются основой классического «правила денежно-кредитной политики», сформулированного Джоном Тейлором еще в начале 1990-х. Согласно этому правилу, значение учетной ставки должно определяться отклонениями инфляции и темпов экономического роста от их потенциальных уровней (долгосрочных трендов). Однако что же происходит на самом деле?
Об определяющем влиянии на процентную политику инфляционного давления и динамики валютного курса свидетельствует анализ процентной политики Банка России в 2003—2013 годах. Соответствующие коэффициенты корреляции со ставкой рефинансирования в рассматриваемый период равны 81 и 90% соответственно. При этом контроль параметров инфляции и валютного курса основан на принципе антицикличности: высоким темпам инфляции, или существенному ослаблению курса национальной валюты, противодействует ограничительная процентная политика, в обратной ситуации — стимулирующая.
Кроме того, в период 2012—2013 годов по изменению коэффициента корреляции динамики курса рубля к бивалютной корзине и ставки рефинансирования можно проследить постепенный отказ Банка России от контроля валютного курса и переход к таргетированию только параметра инфляции — еще в 2009—2011 годах этот коэффициент был высокоположительным (94%), тогда как по результатам последних двух лет (по данным с первого квартала 2012 года по третий квартал 2013-го) оказался в незначимой области (минус 22%).
Вот только одна беда: выверенная система процентной политики, основанная на системе контроля над инфляцией, не способствует своей другой важнейшей цели — поддержанию экономического роста. Так, на протяжении всего рассматриваемого промежутка времени (2003—2013 годы) изменение ставки рефинансирования было практически зеркальным отражением динамики экономического роста (см. график 2).
Таким образом, до сих пор процентная политика ЦБ носила откровенно проциклический характер — усиливала бум и углубляла спад.
Особенно ярко феномен процикличности процентной политики регулятора по отношению к макроэкономической конъюнктуре прослеживается в последний посткризисный период — 2009—2013 годы, когда Банк России осуществлял постепенный переход к режиму инфляционного таргетирования, отказываясь от регулирования валютного курса. Коэффициент корреляции ставки рефинансирования с годовыми темпами прироста ВВП составил минус 95%, с темпами прироста промышленного производства — минус 90% (знак «минус» здесь отражает разнонаправленность изменений процентной ставки и макроэкономической конъюнктуры).
В прошлом году после смены главы Банка России произошли существенные изменения в системе процентных инструментов монетарной политики. В качестве основного индикатора, определяющего направленность процентной политики, была введена ключевая ставка Банка России, равная минимальной ставке по недельным аукционам прямого репо и максимальной ставке по недельным депозитным аукционам. При этом ставка рефинансирования Банка России была признана второстепенной. Согласно планам регулятора, ее значение будет приведено к значению ключевой ставки к 1 января 2016 года.
Это решение является важным шагом к повышению роли трансмиссионного механизма денежно-кредитной политики, реализуемого с помощью влияния на уровень процентных ставок в экономике. Роль ставки рефинансирования в этом механизме была весьма сомнительной. Вместе с тем при сохранении тех же принципов процентной политики — контроль только уровня инфляции одновременно с фактическим противодействием экономическому росту — успех реформы может оказаться под угрозой.
Как показывают результаты эконометрического моделирования, в период после смены главы Банка России (июль — декабрь 2013 года) регулятор, несмотря на реформу процентных инструментов, при проведении процентной политики руководствуется теми же принципами, что и при прежнем главе ЦБ. Форма фактически действующего «правила денежно-кредитной политики» остается неизменной при увеличении периода наблюдений (до ноября 2013 года, по последним доступным данным).
Анализ источников денежной эмиссии в период с января 2009-го по ноябрь 2013 года показывает, что динамика денежной базы в последние пять лет в решающей степени определяется валютными интервенциями Банка России (покупка/продажа валюты в официальные валютные резервы) и изменением средств бюджета на счетах в Банке России (см. график 3). Сокращение остатков бюджетных средств на счетах в ЦБ означает увеличение денежной базы, а их рост — напротив, снижение денежного предложения вследствие эффекта стерилизации денежной эмиссии.
Вывод о ключевых факторах следует даже из простого корреляционного анализа: в рассматриваемый период коэффициент корреляции динамики денежной базы с валютными интервенциями Банка России составил 66%, с изменениями остатков бюджетных средств на счетах в Банке России — 38%.
При этом по результатам корреляционного анализа такой источник денежной эмиссии, как кредитование банков со стороны ЦБ, в период с января 2009-го по ноябрь 2013 года оказался вторичным. Коэффициент его корреляции с динамикой денежной базы является отрицательным. Это означает, что ЦБ использует механизм кредитования коммерческих банков скорее с целью корректировки избыточного влияния основных факторов — движения бюджетных средств на счетах в Банке России и его валютных интервенций.
Таким образом, поскольку в настоящее время ЦБ постепенно сокращает объемы операций с валютой в рамках перехода к плавающему курсу рубля, динамика денежного предложения теряет независимость — основным фактором, определяющим изменение денежной базы, становится бюджетная политика (изменение средств бюджета на счетах в Банке России).
ЦБ относительно быстро может повысить прибыльность банковского сектора, диверсифицировав каналы денежной эмиссии: заместив эмиссию путем кредитования банков (платный для банков источник ликвидности) эмиссией посредством покупки финансовых активов, например государственных и высоконадежных корпоративных ценных бумаг (бесплатным для банков источником ликвидности). Это позволит мотивировать инвесторов вкладывать средства в банковские капиталы и на некоторое время ослабит ограничения на увеличение объемов операций банков со стороны достаточности капитала.
В дальнейшем этот успех может быть закреплен путем реализации программ развития новых сегментов финансового рынка, позволяющих банкам получать дополнительные источники доходов, не связанные с принятием на себя фондовых и кредитных рисков, в первую очередь комиссионных доходов. Речь идет о развитии платежных систем, секьюритизации, финансового консультирования и др. Наделение Банка России функцией финансового мегарегулятора дает ему хорошие стартовые возможности для решения этой задачи.
Бюджетная политика
Бюджетная политика может стать в России важным дополнением денежно-кредитной политики в части реализации возможностей перехода к экономическому росту. Способна ли нынешняя конструкция бюджетной системы работать на решение этой задачи?
Своего рода поворотная точка была пройдена бюджетной системой в 2012 году, когда принималось принципиальное решение о введении бюджетных правил. Это решение означало переход к новой модели бюджетных расходов, основанной на приоритете бюджетной стабильности при безусловном выполнении ранее взятых социальных обязательств. Такая модель означает курс на ужесточение бюджетной политики и сокращение всех незащищенных бюджетных статей.
2013-й стал первым годом по-настоящему жесткой бюджетной политики. Если в 2012 году прирост расходов федерального бюджета (в реальном выражении) составил 11,5%, причем этот рост был ощутим практически по всем направлениям бюджетных расходов (за исключением расходов на ЖКХ и дотаций регионам, см. график 4), то в 2013 году расходы сжались под воздействием бюджетных правил. В наибольшей степени это сжатие было обеспечено сокращением расходов на национальную экономику (минус 150 млрд рублей относительно 2012 года).
Важно понимать, что снижение расходов на национальную экономику — это прежде всего снижение расходов на поддержку экономического роста. Если представить себе отраслевой срез произошедших изменений в бюджетной политике (методология ЦМАКП), сопоставив его с текущей экономической ситуацией, то картина получается достаточно печальная (см. график 5).
Наиболее сильное снижение темпов роста в 2013 году относительно предыдущего года наблюдалось в машиностроении, представляющем высоко- и среднетехнологичные виды производств. И на фоне наблюдающегося ухудшения производственных показателей машиностроения одновременно происходило снижение расходов федерального бюджета на его поддержку, особенно ощутимое для транспортного машиностроения.
Такая конфигурация бюджетной политики свидетельствует об отраслевой несбалансированности проводимой оптимизации бюджетных расходов.
Отчасти возможности изменить сложившуюся конфигурацию бюджетной политики связаны с пресловутым повышением эффективности бюджетных расходов — за счет перехода от неэффективных форм поддержки предприятий в виде взносов в уставные капиталы к преимущественному выделению средств на конкретные инвестиционные проекты, развитию механизма частно-государственного партнерства, жесткому контролю за расходованием госкомпаниями получаемых бюджетных средств. Это один из немногих доступных ресурсов для развития в рамках выбранной модели бюджетных расходов.
Дайте шанс!
Текущая российская стагнация во многом имеет фундаментальные причины, связанные с низким уровнем конкурентоспособности российской экономики. Однако, как справедливо отмечал Майкл Портер, в деле изменения фундаментальных параметров, определяющих конкурентоспособность экономики, важную роль играет шанс. Денежно-кредитная политика, да и бюджетная политика, не может изменить фундаментальные факторы, влияющие на конкурентоспособность, однако она может позволить реализовать шанс «правильно» соединить эти факторы в условиях возникающих шоков, создавая условия для максимальной реализации имеющегося потенциала.
Олег СОЛНЦЕВ, Ирина СУХАРЕВА, Артем ДЕШКО, Елена ПЕНУХИНА
Авторы — эксперты Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования (ЦМАКП). Авторы выражают признательность эксперту ЦМАКП Михаилу Мамонову за идеи и помощь, оказанную при подготовке статьи. Исследование осуществлено в рамках программы фундаментальных исследований НИУ ВШЭ в 2013 году.
Инфографику к статье можно посмотреть на сайте источника.
Комментарии