О роли Центрального банка в кризис, об эффекте принятых им мер, а также о том, каким будет российский финансовый рынок через пять лет, РБК поговорил с председателем Банка России Эльвирой Набиуллиной.
«Снижаем ставку по мере возможности»
— В силу разных причин так сложилось, что ЦБ оказался самым сильным игроком, влияющим на экономическую политику в России в кризис. В связи с этим ценно ваше мнение, в какой стадии кризиса мы сейчас находимся, закончился он или нет и какие меры еще необходимо принять, чтобы из него выйти?
— Давайте посмотрим на ситуацию шире. Не все проблемы упираются в те негативные явления, с которыми столкнулись в прошлом году. Экономическое замедление началось еще до того, как начали снижаться цены на нефть и появились другие внешние шоки. Это замедление, которое сейчас выражается в отрицательных темпах роста, носит структурный характер. До 2008–2009 годов экономика росла за счет не просто высоких, а постоянно растущих цен на нефть. После кризиса мы восстанавливались на росте потребления, потребкредитования и цен на нефть. Эти факторы исчерпаны. Есть еще инвестиции. А они очень чувствительны к предпринимательскому климату, который определяется структурными факторами. Чем быстрее будут преодолены структурные ограничения и реализована повестка структурных реформ, а это гораздо более сложные реформы, чем просто повышение-снижение налогов или ставок, тем быстрее экономика выйдет на устойчивый экономический рост.
Мерами денежно-кредитной политики можно получить только краткосрочный эффект, к тому же достаточно слабый. А устойчивого роста добиться невозможно. За кратковременным ростом неизбежно придет спад из-за действия структурных ограничений. Поэтому где мы сейчас находимся и как будет развиваться ситуация, на мой взгляд, зависит от того, какими будут структурные изменения. Мы намерены влиять мерами денежно-кредитной политики на ценовую стабильность. Кстати, ценовую стабильность я считаю важным элементом инвестиционного климата. У нас как у мегарегулятора есть и своя часть повестки в структурных изменениях: это создание длинных денег и рынка капитала. И конечно, нужна здоровая, устойчивая, хорошо капитализированная банковская система и финансовая система в целом.
— С какой скоростью, вы считаете, безопасно для экономики снижать ключевую ставку?
— Темпы и сроки точно определить невозможно, именно поэтому совет директоров собирается раз в полтора месяца — чтобы посмотреть на состояние экономики, уровень безработицы и инфляции, инфляционные ожидания, уточнить наши прогнозы и принимать решение таким образом, чтобы достичь наших целей по снижению инфляции с учетом финансовой стабильности и экономического роста.
— Вы, наверное, слышали, что вас бизнесмены из реального сектора часто критиковали за жесткую политику и высокую ставку. За решение поднять ставку, за слишком медленное снижение. Бизнесмены говорят, что они и так везде поджались, со всех сторон их жмут, а тут еще и кредит... Вы публично им никогда не отвечали. Может быть, настало время ответить?
— Мы, конечно, понимаем, что ставка влияет на бизнес. И мы снижаем ставку по мере возможности. Как только наш прогноз показал, что инфляция будет быстро снижаться, мы начали и снижение ставки. Но и торопиться со снижением тоже нельзя, кстати, нас критиковали с другой стороны те, кто опасался, что если ставка будет снижаться слишком быстро, это приведет к дестабилизации на валютном рынке и скачку инфляции. Инфляционные ожидания остаются высокими, и если ставки будут ниже, чем инфляция в головах людей, то люди будут меньше сберегать в банках в рублях, произойдет долларизация вкладов. В этих условиях кредиты не станут доступнее.
«Мы будем продолжать оздоровление»
— Мы говорили с банкирами, и они отмечают приток средств вкладчиков в банки, но при этом снижение кредитования.
— Некоторое оживление кредитования сейчас началось. Но банки беспокоит и качество заемщиков, обращающихся за кредитом.
— Также из кулуарных бесед нам удалось почерпнуть, что бизнесмены тревожно, даже алармистски, настроены по отношению к перспективам банковской системы. Многие уповают на помощь ЦБ. Какой линии оздоровления и защиты банковского сектора вы придерживаетесь? Реальна ли угроза?
— Конечно, в текущей ситуации повысились кредитные и процентные риски. У нас три направления работы: совместно с правительством помочь с капиталом тем банкам, у которых нет проблем с нормативами и которые способны этот капитал использовать для наращивания кредитования. Это очень важно в условиях закрытых рынков. Второе — мы временно смягчили регулирование. Не для того, чтобы маскировать проблемы, а для того, чтобы дать время банкам адаптироваться, чтобы внешние шоки оказались для них растянутыми во времени. Процесс адаптации завершается в течение 6–9 месяцев. Третье — наша политика по усилению надзора, в том числе по отзыву лицензий и санации. Эти меры направлены на повышение надежности и устойчивости банковской системы. Мы будем продолжать оздоровление банковского сектора. Мы выводим эту работу на новый уровень после расчистки накопившихся завалов.
Сейчас для нас на повестке дня вопрос более ранней диагностики проблем у банков и своевременного принятия надзорных мер, чтобы мы не оказывались перед выбором — отзыв лицензии или санация. Раннее принятие мер обеспечивает защиту прав кредиторов и вкладчиков и делает процесс дешевле. Поэтому мы и предложили использовать механизм предоставления ликвидности банкам, которые хотят и могут с точки зрения капитала приобрести банки с нарождающимися проблемами, то есть они еще не утратили устойчивость и поэтому представляют интерес для инвесторов. Центральный банк готов предоставить возвратные деньги на рыночных условиях. Мы будем обсуждать с банками, насколько этот механизм будет востребован.
Но в целом банковская система для нынешней ситуации более или менее устойчива. Очищение банковского сектора болезненный процесс, но он действительно ведет к укреплению банковской системы, что позволяет избегать в период турбулентности эффекта домино и создает реальные основания для повышения доверия к банковской системе. Как видите, в этот кризис эффекта домино или большого числа банков, которые надо было санировать, не было.
— Вы не комментируете конкретные банки, поэтому мы не будем сейчас называть имен, но тем не менее у нас есть несколько крупных банков, про серьезные проблемы которых известно всем, тем не менее они живут и работают. Вы знаете о них? Следите за такими банками?
— Мы следим за ситуацией. Но мы всегда исходим из того, что сначала надо дать банку шанс принять и реализовать план финансового оздоровления самостоятельно. Такие случаи есть. Многим на рынке кажется, что у того или иного банка большие проблемы, но если собственник ведет себя ответственно, банк восстанавливается. Мы принимаем разные меры, в том числе и непубличные, с тем чтобы ограничить деятельность банков, финансовая устойчивость которых вызывает вопросы.
— То есть у нас есть банки, которые проходят по категории too big to fail, слишком большие для провала?
— Такая тема есть в любой стране, но это не означает, что мы закрываем глаза на проблемы в таких банках. Мы с ними работаем. Вы видели, что мы принимали решение по отзыву лицензии и санации в том числе и крупных банков.
«Перегрев на рынке розничного кредитования был»
— Нас, как обычных людей, волнуют прежде всего розничные банки, которые оказались в сложной ситуации. Был ли перегрев кредитования в розничном секторе? Будете ли вы ограничивать активность розничных банков?
— Я считаю, что перегрев на рынке необеспеченного потребительского кредитования был. Необеспеченное розничное кредитование в середине 2013 года росло на 60%, при этом доходы населения росли медленней. Когда нам говорят, что доля розничных кредитов в ВВП невелика, то забывают, что доля платежей по кредитам в доходах семей значительна. С этой точки зрения мы находились в рискованной зоне, поэтому ЦБ начал охлаждать этот рынок несколько лет назад... Был реализован целый набор мер, направленный на торможение роста кредитования домохозяйств с небольшими доходами под повышенную ставку. Нашей целью было добиться того, чтобы темп роста потребительского кредитования был сопоставим с темпом роста номинальных доходов населения. Это было бы естественно и безопасно и не создавало бы системных рисков. Однако процесс был уже раскручен, и затормозить его быстро было невозможно. В дальнейшем на наши действия по охлаждению рынка наложилось снижение доходов населения. Поэтому банки, которые специализировались на этом кредитовании, столкнулись с определенными проблемами. Тем не менее системной проблемы мы тут не видим. Во-первых, специализированные розничные банки привлекают только 5% всех вкладов. Во-вторых, многие из розничных банков начали менять свои бизнес-модели, переориентироваться на менее рискованных заемщиков, были созданы достаточные резервы по плохим ссудам, некоторые банки были докапитализированы собственниками.
— Тем не менее мы видим растущие убытки: то один банк покажет рекордный убыток, то другой.
— Это объяснимо. Темп выдачи новых кредитов падает, поэтому мы будем некоторое время видеть статистический рост убытков и доли плохих кредитов.
— Когда, по вашим оценкам, этот процесс достигнет дна?
— Думаю, мы близки к нему.
— Если взять такую экономику, как Россия, сколько в ней, на ваш взгляд, должно быть банков? Есть целевой показатель?
— Нет, и его не может быть. Банков может быть разное количество, главное, чтобы они были финансово устойчивыми. В нашей стране всегда будет место и для крупных банков, и для региональных, и малых, и средних банков, которые работают с малым бизнесом и знают своего клиента.
— Вам не кажется, что российский банковский сектор излишне концентрирован? И более того, уровень концентрации растет.
— Для того, чтобы оценить степень концентрации рынка, обычно смотрят на долю, которую занимают пять крупнейших банков на рынке. Россия по этому показателю не выделяется, во многих странах пять банков занимают большую долю, чем у нас. Концентрация банков отражает структуру экономики. Кстати, учитывая размеры наших крупных компаний, размер банков может оказаться и недостаточным. Когда после закрытия внешних рынков предприятия начали возвращаться на российский финансовый рынок и пытаться занять деньги у наших банков, оказалось, что с точки зрения норматива риска на одного заемщика России нужны и более крупные банки...
— То есть известный тезис о том, что Сбербанк все монополизировал, — не более чем миф?
— Вообще в банковской сфере активная конкуренция.
«Отмывать стали меньше»
— А отмывать перестали. Вы недавно сказали, что осталось 20 банков, которые отмывают.
— На мой взгляд, банки стали отмывать меньше.
— То есть они продолжают отмывать?
— Мы видим, что число банков, вовлеченных в сомнительные операции, резко уменьшилось. Мы, как мегарегулятор, пытаемся выдавливать эту деятельность изо всех областей. Увидев нашу жесткую позицию, те банки, для которых теневые операции не были основным бизнесом, а использовались, чтобы подзаработать, стали их сворачивать сами. Банки же, которые специализируются на отмывании, мы научились очень быстро вычислять и отзывать у них лицензии. Раньше наша методика позволяла их видеть через квартал, сейчас — гораздо быстрее.
— Сейчас законодательство по всему миру сильно ужесточилось, требования к российским клиентам повысились. Вы это связываете с особым отношением к России или с повсеместным ужесточением комплайнса?
— В целом ужесточается комплайнс. Ужесточились требования по рискам.
— Вы можете прокомментировать ситуацию с отчетом аудитора банка «Траст», который сначала подписал отчет, а через год сообщил, что отчетность была недостоверной? Как часто аудиторы подписывают недостоверные отчеты — это распространенная практика или отдельные случаи?
— Это не единичный случай, к сожалению, и нас это беспокоит. Мы постоянно пишем в Минфин письма по поводу аудиторов, которые заверяли отчетность с признаками недостоверности, с просьбой принять меры.
«Нужно создать долгосрочного инвестора»
— Вы недавно взялись за одного страховщика. Правильно ли мы поняли, что вы собираетесь приводить в порядок в том числе и страховой рынок?
— Мы стремимся сделать все финансовые рынки прозрачными. Если мы хотим, чтобы финансовые рынки были источником длинных денег и экономического роста, необходимо доверие. Финансовые рынки не работают без доверия.
— Какие вы видите болевые точки на страховом рынке? Например, как скрытые ставки в случае с банками.
— Есть две крупные проблемы, которые нас беспокоят. Первая — это взаимоотношения с потребителями, включая навязывание услуг, ограничение доступа к скидкам и т.д. Вторая — финансовая устойчивость страховых компаний.
— Если представить, что прошло пять лет, вы все отрегулировали. Каким будет идеальный банковский рынок, идеальный страховой рынок, идеальный пенсионный рынок?
— Можно в целом говорить о финансовом рынке, хотя пять лет — не такой большой срок. Банковская система станет более устойчивой. Должна вырасти доля небанковских активов. Сейчас доля банковских активов в ВВП больше 100%, доля страховых активов — около 2%, пенсионных — около 3%, коллективных инвестиций — также около 3%. Нам нужно создать источники длинных денег, наряду с банковским кредитованием развивать рынок капитала. Нужно создать долгосрочного внутреннего инвестора и институты для аккумулирования таких накоплений — а именно этой задаче и служат институты пенсионных накоплений, страхования жизни, коллективных инвестиций. Чтобы решить эти задачи, необходимо формирование доверия и укрепление стабильности финансовой системы.
«Накопительная и распределительная системы — не альтернативы»
— Давайте поговорим о пенсионных фондах. Прошла пенсионная реформа, ЦБ посмотрел на состав акционеров фондов. Есть мнение, в том числе и в правительстве, что бизнес вложился в эти фонды с целью получения дешевого капитала для собственных проектов, а не для того, чтобы создать длинные деньги в экономике в интересах будущих пенсионеров. И этим в том числе мотивируют желание ликвидировать накопительную пенсионную систему. Какова ваша позиция?
— Мы исходим из того, что решение принято и объявлено, я не вижу оснований для его пересмотра. Накопительная пенсионная система — это важнейший институт, который обеспечивает дополнительные пенсионные права для граждан и одновременно служит источником длинных денег в экономике. Второе приобретает особую важность в условиях закрытости внешних рынков. Этот институт надо развивать. Акционирование — это первый этап. Надо сказать, что через акционирование прошла примерно половина фондов — чуть больше 60, а в систему гарантирования получили доступ 28 фондов после тщательной проверки. В ходе проверки с нашей стороны эти фонды существенно улучшили свою структуру активов — на 95 млрд руб. была изменена структура активов и введены прозрачные формы владения.
— Речь идет об ипотечных сертификатах участия?
— Не только, ипотечные сертификаты участия — это следующий этап, над которым мы работаем. Речь идет о разных активах. Хочу подчеркнуть, что проверка качества активов со стороны Банка России — не разовая акция при вступлении в систему, она будет проводиться постоянно в рамках надзора. Знаю, что есть ряд вопросов по сделкам, которые происходили в последнее время — о том, как пенсионные фонды участвуют в капитале банков. Во-первых, вложения в акции компаний, включая банки, — нормальная форма инвестирования, если речь идет о хороших компаниях. Пенсионные фонды могут вкладывать в акции шести банков, бумаги которых включены в высшие котировальные списки. Для нас важно, чтобы не было концентрации рисков, чтобы сделки были рыночные. С точки зрения концентрации рисков в акции банков всего вложено менее 3% пенсионных накоплений. С точки зрения рыночности сделок: мы получили сейчас информацию от пенсионных фондов и банков, завершаем анализ, и если у нас будут сомнения, собственники фондов должны будут принять соответствующее решение финансового характера, чтобы защитить права клиентов. Но важно то, что пенсионные накопления пока не работают как длинные деньги.
— Но и вкладывать особенно некуда...
— Мы видим большую долю вложений в депозиты банков. С одной стороны, это неплохо, потому что поддерживает банки. С другой, это не то, на что мы все вместе рассчитываем с точки зрения длинного ресурса. Поэтому мы до конца года введем ограничение по размещению средств в банках — не более 40% портфеля фонда, но вопрос не только в ограничениях, а еще и в возможностях вкладывать в альтернативные инструменты. Фонды вкладывают в депозиты банков, потому что это надежно. Нужны другие надежные инструменты, чтобы предприятия предлагали инфраструктурные и концессионные проекты для вложений негосударственных пенсионных фондов. Также хотим ввести специальный портфель до погашения, с тем чтобы у пенсионных фондов не было необходимости переоценивать стоимость рыночных ценных бумаг. Система вознаграждения также нуждается в реформировании.
— Этика также нуждается в реформировании.
— Да.
— Будет ли ЦБ предпринимать регуляторные действия, чтобы ввести этические стандарты?
— Этические стандарты нужно внедрять через ассоциации и саморегулируемые организации.
— Вы знаете же позицию социального блока: деньги пенсионные фонды вкладывают сейчас, а кто будет отвечать потом — неизвестно.
— В распределительной системе государство отвечает будущими трасфертами из федерального бюджета и будущими налогами. А в накопительной системе — тем, что деньги инвестируются и могут приносить доход. На самом деле распределительная и накопительная системы — не альтернативы. Дискуссия временами идет по ложному пути, на самом деле распределительная система — это основа, от нее никуда не уйти, а накопительная система дает дополнительные права. Необходимо находить баланс, но пытаться уйти от пенсионных накоплений неправильно. Мы половину пути уже прошли, поворачивать назад не стоит.
— Что будет с теми фондами, кто не войдет в систему гарантирования? Уже сейчас понятно, что у некоторых фондов даже нет денег, чтобы вернуть клиентам.
Не вошедшим в систему гарантирования НПФ будет введен запрет на работу с пенсионными накоплениями, у них будет 30 дней для перевода средств в ПФР. Если НПФ не справится с этой задачей, то он, скорее всего, станет банкротом. При этом так называемый номинал взносов будет компенсирован Банком России.
«Было большое давление на курс»
— Коллективные инвестиции еще живы?
— Живы, и у нас есть желание развивать различные коллективные формы сбережений, потому что это внутренний источник для развития российской экономики. Страхование держится на обязательных формах, добровольные не очень популярны, но их вполне можно развить. Думаю, будут происходить изменения, связанные с быстрым распространением цифровых технологий. Мы будем развивать финансовую инфраструктуру, это позволит привлекать инвесторов. Я надеюсь, что наш собственный финансовый сектор будет важным источником финансирования экономического роста.
— Разве один или другой скачок курса не перечеркивает всю эту работу по выстраиванию доверия?
— Те скачки курса, которые вы имеете в виду, были вызваны неизбежными объективными факторами. Альтернативы, к сожалению, не было. Совпало и введение финансовых ограничений, и снижение цен на нефть, было очень большое давление на курс. Со временем такие скачки прекратятся, если не будет внешних шоков. Будет восстанавливаться доверие к национальной валюте. Мы это, кстати, видим по динамике рублевых вкладов населения. Даже сейчас, при снижении ставок, люди приносят деньги в банки.
— Раз уж мы перешли к плавающему курсу, невозможно не спросить о вашем заявлении про международные резервы. Когда вы сказали, что намерены довести объем резервов до $500 млрд, рынок решил, что вы отказались от плавающего курса и теперь у ЦБ несколько целей, а не только ценовая стабильность.
— Мы не отказались от плавающего курса. Было бы странно от нас ожидать, что мы так легко откажемся от него, учитывая, в каких сложных условиях мы к нему перешли. Наши операции на валютном рынке по пополнению золотовалютных резервов никак не противоречат плавающему курсу и инфляционному таргетированию. Во-первых, мы своими покупками не оказываем серьезного влияния на курс, тем более у нас нет цели по конкретным значениям курса, (да, мы понимаем, что некоторое влияние все равно есть, и мы его учитываем при принятии решения по денежно-кредитной политике), мы покупаем равномерно, небольшими порциями. Во-вторых, для достижения целей по инфляции мы эти операции стерилизуем: когда мы покупаем валюту, мы предоставляем ликвидность таким образом, чтобы ставка денежного рынка была вблизи ключевой.
— А вы слышали выражение «российский рынок — рынок не идей, а инсайда»?
— Слышала, но это некоторое преувеличение, хотя проблема инсайда и манипулирования безусловно есть. Мы проводим расследования по любым фактам, которые позволяют предположить, что было манипулирование или инсайд. Они сложные, в них включены трансграничные операции, поэтому расследования длятся долго. И это не только у нас, ситуация с LIBOR расследовалась 5–6 лет.
— Российский фондовый рынок постепенно превращается в тихое место. Вы что-то планируете делать с ним?
— Он очень маленький, хотя рынок корпоративных облигаций растет.
— Но он непропорционален стране.
— Да, поэтому мы и говорим, что в пятилетней перспективе роль небанковского финансирования должна расти.
— То есть у вас есть план? Помните, раньше собирались мировой финансовый центр строить.
— Мы понимаем, что собственно создание мирового финансового центра — не задача ближайшего будущего. Но в плане по его созданию есть много хорошего, что нужно сделать в ближайшее время просто для развития финансового рынка. И то, что запланировано, — надо делать. Это, кстати, относится ко всем направлениям деятельности Банка России.
Эльвира Сахипзадовна Набиуллина
Родилась в 1963 году в Уфе в семье шофера и аппаратчицы приборостроительного производства. С отличием окончила среднюю школу, но золотую медаль не получила. В МГУ на экономический факультет поступила, по ее собственным словам, потому что «влекло неизвестное», окончила его в 1986-м. Спустя четыре года, в 1990-м, Набиуллина окончила аспирантуру, подготовила кандидатскую диссертацию, но защищать ее не стала.
В программе «Познер» в 2014 году зачитывалась характеристика, данная юной Набиуллиной одним из бывших однокурсников: «Стипендиантка Карла Маркса, любившая марксистско-ленинскую политэкономию, свято верившая в идеалы коммунизма, один из первых студентов, принятых в партию у нас на курсе. В общем, образцово-показательный советский человек». Набиуллина заявила, что с характеристикой согласна.
Начало карьеры
С 1991 года Набиуллина работала в Научно-промышленном союзе СССР (предшественник Российского союза промышленников и предпринимателей). В Министерство экономики впервые попала в 1994-м (в 1997-м стала заместителем министра), покинула его в 1998 году, когда премьером стал Евгений Примаков.
С 1998-го занимала пост заместителя председателя правления Промторгбанка, в 1999 году была исполнительным директором Евроазиатской рейтинговой службы. В 1999–2000 годах Набиуллина являлась вице-президентом фонда «Центр стратегических разработок», президентом которого был Герман Греф (сменила его на этом посту в 2003-м).
В 2000 году, после победы Владимира Путина на выборах президента, вместе с Грефом перешла в Министерство экономического развития на должность первого заместителя министра.
Высшие посты
В 2007–2008 годах Набиуллина занимала пост министра экономического развития и торговли, с 2008 по 2012 год — министра экономического развития.
В 2012–2013 годах являлась помощником президента РФ по экономическим вопросам.
В 2013 году ее назначили председателем Центробанка. На новом посту Набиуллина призвала граждан ответственнее относиться к выбору банка для хранения денег. ЦБ, по ее словам, начал тщательное обследование состояния каждой кредитной организации. Оно сопровождалось частым отзывом лицензий (только в течение 2014 года — 84), из-за чего на банковском рынке заговорили о «зачистке» и «черных списках».
Семья экономистов
Во время учебы в аспирантуре Набиуллина вышла замуж за преподавателя кафедры истории народного хозяйства и экономических учений Ярослава Кузьминова. В 1992 году Кузьминов основал национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики», ректором которого является до сих пор. Во ВШЭ работает и сын супругов Василий, родившийся в 1988 году.
Интервью взяли Елизавета ОСЕТИНСКАЯ, Елена ТОФАНЮК
