«Восприятия денег не будет, останутся алгоритмы»

Известный инвестбанкир, в прошлом главный исполнительный директор банка «Уралсиб» и зампред правления МДМ-Банка, а сейчас генеральный директор финтех-компании рассказал о причинах стагнации рынка слияний и поглощений и высокотехнологичном будущем, в котором почти не останется банков.

«На продажу стоят все. Только покупателей нет»

— Вы стояли у истоков российского инвестбанкинга. Что, на ваш взгляд, сейчас происходит в сегменте слияний и поглощений?

— Что-то там осталось. Но глобально тот рынок, который когда-то был, закончился.

— В 2014-м, после Крыма?

— Я думаю, что раньше. В 2014-м он фактически окончательно свернулся, а закончился он в 2008—2009 годах.

— Есть версия, что сегмент начал оживать.

— Где?!

— Сделка по слиянию РосЕвроБанка и Совкомбанка, например.

— Это, наверное, наиболее яркая история в этом году.

— Как вы ее оцениваете?

— Очень позитивно. Объединение двух игроков с передовыми технологиями и с хорошим менеджментом. Это даже не поглощение, а хорошее слияние, которое даст новый импульс объединенному банку.

— Зачем это было сделано, на ваш взгляд?

— В текущих условиях универсальному банку, чтобы выжить, нужно быть очень крупным.

— Как вы считаете, история с санацией Бинбанка и «Открытия» как-то повлияла на рынок слияний и поглощений?

— Конечно, повлияла, потому что такой огромный портфель «плохих» активов, который банки сформировали, всегда негативно влияет на рыночные принципы конкуренции. Кто-то должен деньги зарабатывать, а кто-то их получает в кредит и не отдает. Это очень большой негатив с точки зрения конкуренции на рынке и вообще экономики. Соответственно, сбой конкуренции на рынке дает сбой инвестиционных решений.

— Ходят слухи о возможной покупке Альфа-Банка «Роснефтью». Что это будет означать для рынка?

— Для банковского рынка это, конечно, серьезный минус.

— Почему минус? Останутся одни госбанки.

— Есть же статистика, что государственные компании в среднем на 30% менее эффективны с точки зрения прибыльности, чем частные. Поэтому уход крупного частного игрока — это понижение эффективности всего сектора.

— А на ваш взгляд, такая вероятность насколько велика?

— Не могу сказать.

— Еще каких-то кандидатов на покупку-продажу видите?

— На продажу стоят все. Вот тыкайте пальцем — и это кандидат на продажу. Только покупателей нет.

— То есть из этой логики следует, что если Альфа-Банку сделают хорошее предложение, то сделка состоится?

— Еще раз: если мне предложат сейчас продать пиджак, в котором я пришел на встречу, я продам. Вопрос цены.

­­

— А в принципе, в остальных сегментах рынка ситуация со слияниями и поглощениями еще хуже?

— Нет, возможно, будут вынужденные какие-то слияния и поглощения. Появление добровольных историй маловероятно: владельцы не хотят продавать актив за половину капитала, а дороже никто не покупает.

— В итоге останутся только топ-10, огромные банки?

— Им тоже будет очень тяжело остаться из-за конкуренции.

— Даже банки из топ-10?

— Конечно. Например, тот же Сбербанк при всем стремлении и технологичности сегодня по многим продуктам может конкурировать только ценой. Не говоря уже про остальные государственные банки. Единственное их конкурентное преимущество — стоимость ресурсов и заниженная цена услуги.

— Но, смотрите, какой сегмент ни возьми: депозиты, кредитование, везде же Сбербанк впереди?

— По поводу депозитов. Все российские банки торгуют одним и тем же продуктом, он называется «гарантированный депозит АСВ». Сбербанк его продает более эффективно, потому что занимает доминирующее положение на рынке, и многим людям кажется, что это более надежный банк по сравнению с остальными. Хотя продукт у всех один и тот же. Однако я думаю, что в ближайшие пару лет все изменится. Появятся технологии, которые будут стоять у всех в телефоне, — алгоритмы по ПФМ (персональный финансовый менеджмент): вы просто будете нажимать на кнопку «разместить на депозит», и алгоритм разместит депозиты, исходя из объективных критериев, которыми обычный человек сегодня не мыслит, а не потому, что этот банк за углом или он зелененький либо синенький.

— Если говорить о совсем ближайшем будущем, подытоживая, как вы думаете, в ближайший год что-то интересное будет происходить?

— Я думаю, что еще несколько крупных игроков банковского рынка уйдут, опять же это происходит из-за того, что рынок становится более эффективным и на нем сложнее конкурировать.

— А что значит «уйдут»? Так же, как Бинбанк и «Открытие»?

— Думаю, что да.

— Потому что продаваться они готовы все. Но вы сами говорите: купить некому.

— Купить пока некому, это правда.

— В Китае крупнейший платежный сервис — «Али». Как вы думаете, в связи с этим такие вот финтеховские компании вроде вашей будут покупать не банки, а розничные сети, сети интернет-магазинов… Такого плана возможны коммуникации?

— Ну вот примеры: ВТБ купил «Магнит», Amazon купил сеть Whole Foods, Alibaba владеет финансовым сервисом Ant Financial. Это вопрос доступа к потребителю, а не продуктовой линейки.

— Кстати, ждете интересных совместных проектов в результате покупки «Магнита»? Что там появится какое-то классное решение?

— Нет. Теоретически синергия может быть просто невероятная. Конечно, людям можно продать и продукты питания, и финансовые продукты. Там огромный охват аудитории. Но от ВТБ ничего не жду. Тут ключевой фактор — нерыночный принцип принятия решений и государственная собственность.

«Вам нужна футболка, а не банк»

— Вы говорите, что крупные банки потеряют свои конкурентные преимущества. ЦБ сейчас запускает маркетплейс, где будут размещаться всевозможные финансовые продукты, правда, без финансового менеджера, тем не менее можно зайти, выбрать...

— Уже есть прекрасный маркетплейс www.banki.ru, где можно набрать и выбрать любые продукты. Появится наверняка еще большое количество. Маркетплейс — это про взаимодействие с потребителем и про каналы коммуникаций, а не про то, как собрать все в одном месте.

— Алексей, расскажите, пожалуйста, про ваш переход в 7Seconds. Почему вы ушли в стартап?

— Я в свое время начинал с брокерской деятельности, с инвестиционного банка, никогда не занимался управлением активами. Потом я никогда не занимался недвижимостью. А после никогда не занимался корпоративным банком. Наконец, я никогда не занимался розничными продуктами. Ну и что? Мне это интересно. Я считаю, что мы создаем очень хорошие, очень технологичные решения в России.

— А в чем суть вашего проекта?

— Это мгновенное онлайн-кредитование в магазине. Я верю, что через какое-то время все карточки, наличные и так далее уйдут в телефон, в кнопку «купить».

— Но для того, чтобы человек получил такого рода услугу, он должен накануне поставить на телефон приложение? Как иначе оценить кредитоспособность заемщика?

— Человек ничего не должен. Это банк должен собрать какую-то информацию, чтобы оценить кредитные риски. Финансовые сервисы вам сами по себе не нужны. Очень много этому внимания уделяется только по одной простой причине: банковский сектор — единственный вертикально интегрированный сектор мировой экономики. Все остальные горизонтально распределены. Кто-то добывает нефть, кто-то ее перерабатывает в пластик, кто-то из этого пластика делает части микросхемы, кто-то — корпуса для телефонов, кто-то дальше это все собирает, кто-то возит это на фабрики, на склады, в магазины, кто-то продает готовый товар. И это разные компании. В некоторых отраслях есть до 30 уровней горизонтальной интеграции. В банковском секторе ее нет. Классический банк сам собирает деньги, сам разрабатывает продукт, сам считает риски, сам делает платежи, сам управляет ликвидностью и сам все это продает. И банк тем самым навязывает вам свои сервисы в качестве такой первичной необходимости, а это не так. Вам не нужны банковские сервисы, чтобы заплатить, если вы хотите купить футболку. Вам нужна футболка, а не банк. Через какое-то время алгоритмы повсеместно заменят фронт взаимодействия на финансовом рынке, и банки пропадут из b2c-сегмента. Будут какие-то платформы, которые будут взаимодействовать с потребителем.

— Как вы думаете, это перспектива какого времени?

— Три года.

— И что за три года произойдет с банковским сектором?

— Сектор полностью изменится. Я приведу пример. 15 лет назад как выглядел сектор музыки? Вы как слушали музыку, так и сейчас слушаете, только раньше в России работали 400 тысяч человек, которые трудились на заводах, выпускали сначала пластинки, потом СD-диски, кто-то их возил, какие-то были магазины, их сдавали в аренду, продавали. Всего этого нет. Есть кнопка в телефоне. Это не значит, что индустрия музыки умерла. Она просто поменялась. Так будет и с банковским сектором.

— Соответственно, и некоторые банки тоже куда-то денутся?

— Куда-то денутся, а они и не нужны. Маленькие и средние универсальные банки не нужны. Они не могут обеспечить ни компетенции, ни уровня продуктового предложения, чтобы быть универсальными. Такие банки либо становятся специализированными, либо умирают.

— То есть все банки ниже топ-30 исчезнут…

— Еще раз, я возвращаюсь к музыке: вы не можете одновременно быть певцом, владельцем звукозаписывающей компании, одновременно не можете продавать, распространять, делать концерты и так далее. А банки это делают. Если вы Sony Music, то вы можете работать в этих сегментах. Если вы маленький, то вы просто не в состоянии это делать на конкурентном уровне, потому что конкуренция теряет региональный аспект. Поэтому вы либо уходите, либо становитесь специализированной студией звукозаписи.

— Как ваша компания будет выживать в такой суровой реальности?

— Мы делаем единственную вещь — выдаем POS-кредиты под покупку товаров в магазинах, но быстрее и удобнее всех остальных.

— У вас есть какие-то стойки в торговых точках?

— Сейчас мы работаем в онлайне, это кнопка в интернет-магазине. В этом году мы перейдем полностью на мультиканальную модель. Клиент сможет за две минуты получить кредит в кассовых зонах магазинов, на компьютере, на телефоне, через голосовые помощники.

— А как это происходит? Вот, пришла я в магазин, мне понравился ноутбук.

— Да, вы его взяли, прошли на кассу, предоставили какую-то информацию о себе либо показали паспорт, дальше либо в электронном виде подписали, либо кассир распечатал договор, подписали. И всё. И забрали свой ноутбук.

— Понятно. Правда, я не совсем поняла, откуда вы знаете, что я могу себе вообще этот ноутбук позволить?

— Знаем. Мы собираем информацию из огромного количества источников и делаем это быстро.

— А, это такой элемент работы с big data из всех соцсетей, везде, где человек немножко «засветился» в Интернете.

— Да, но это не только Интернет, это и государственные сервисы, и бюро кредитных историй, и операторы сотовой связи, программы лояльности и так далее. Огромное число источников информации, которые мы собираем. Надеемся, скоро сюда добавятся данные Интернета вещей и информация о ваших коммуникациях.

— То есть вы хотите сказать, что сейчас в мире такой открытой информации, которую законно собирать, уже очень много?

— Очень много. И что касается меня, то я, например, этому рад. Пусть все, кто хочет, собирают обо мне информацию. После этого у меня будет кастомизированная реклама, кастомизированные предложения, я не буду читать огромное количество шлака, который на меня валится.

— Есть версия, что компании обязаны платить людям за то, что собирают о них информацию?

— За что платить? Это, наоборот, для человека сделано, чтобы было удобно. Чтобы он потом зашел в магазин, ему сказали: «Вы искали синюю футболку, вот она, как раз вашего размера».

— А почему же тогда, на ваш взгляд, маленькие компании будут более гибкими, чем большие? Ведь у того же Сбербанка огромная база данных.

— Так всегда бывает. Маленькие машинки всегда едут быстрее, чем большие грузовики.

— Даже если речь о big data?

— Да, в Сбербанке несколько сот человек работают только на data science. Но, чтобы конкурировать, надо иметь компетенции в узкоспециализированных предметных областях. Если вы хотите быть конкурентным во всем банковском секторе, то это крайне сложно. И на сегодня, притом что у Сбербанка огромное количество народу работает в «Сбертехе», огромное количество народу работает в разработке, огромное количество народу работает в data science — они не могут охватить все сектора.

— Вы считаете, что он неконкурентоспособен?

— Мы говорили про конкуренцию только ценой. Через пять лет сюда придут крупные мировые игроки и вынесут такие банки, так же как это произошло с «Москвичом». Они делали дешевые машины, потом в какой-то момент сюда приехали более дорогие иностранные концерны, и больше «Москвича» нет. Либо Сбербанк станет мировым игроком, либо у него нет будущего.

— Но пока что-то не похоже, что мы вообще кому-то нужны из западных игроков. Все только уходят.

— Пока.

— Думаете, через пять лет это изменится?

— Если поставить забор вокруг границ России, ситуация законсервируется надолго. Но если мы все-таки декларируем, что идем в глобальную мировую экономику как один из игроков, неважно, маленький или большой, то у вас будет глобальная конкуренция. И глобальную конкуренцию в банковском секторе мы проиграем. По одной простой причине: у нас ценовая конкуренция на рынке финансовых сервисов обеспечена исключительно государственным бесплатным финансированием и монопольным положением на рынке.

— И все-таки. В принципе, вы считаете, что могут прийти западные игроки? Они же начали уходить еще до того, как мы начали «строить заборы»?

— Ничего страшного, придут обратно. Наш рынок есть. Раз он есть, значит, он интересный. Дальше возникает вопрос соотношения интереса и риска. Рано или поздно риск снизится, и на рынок все придут. И гораздо интереснее приходить на рынок с устаревшими технологиями, несмотря на монопольное положение крупных банков. Государство же не сможет постоянно закидывать деньги в капитал своих банков, принудительно переводить зависимые и бюджетные компании в другой банк. У нас есть «АвтоВАЗ», куда постоянно заливаются бюджетные деньги, и как-то это не особо ему помогает.

— А если говорить о маленьких компаниях, то сейчас, как я понимаю, если что-то в финансовом секторе интересное небольшое появляется, то очень быстро на горизонте возникают Сбербанк, Альфа-Банк или кто-нибудь другой и быстро все это покупают.

— Это нормальная для них стратегия. Купить то, что они не могут так же быстро и эффективно сделать сами. Я не имею ничего против. Главное, чтобы после этого проект не умирал.

— А к вам уже приходили с предложением, мол, давайте, мы сейчас вас поглотим?

— Да.

— Но вы отказываетесь?

— Продаваться полностью мы пока не готовы. Мы еще в начале пути. Это все равно что вы побежите стометровку, к вам через три метра кто-то подойдет и скажет: «Не надо дальше бежать, пойдем и выпьем пива». Мы хотим бежать дальше.

— Вы говорите, что узкоспециализированные компании имеют конкурентное преимущество, но их будут постепенно поглощать крупные игроки и лишать этого преимущества?

— Нет, это значит, что крупные игроки тоже станут узкоспециализированными.

— То есть у них появится много узких специализаций?

— Или мало узких специализаций. Может, они на других фронтах проиграют. И останутся только благодаря тому, что купили вовремя узкоспециализированную компанию, а так бы ушли совсем.

Алгоритмы вместо денег

— Давайте подытожим. На ваш взгляд, через несколько лет банковский сектор будет…

— Он кардинально поменяется.

— Но при этом останутся и совсем маленькие компании, на ваш взгляд?

— Конечно. Они, может быть, просто станут большими в какой-то момент.

— Мне будет достаточно заглянуть в телефон, чтобы подобрать депозит…

— Нет, вы зайдете в телефон и нажмете кнопку «купить».

— Что купить?

— Что-то купить — кофе купить, футболку купить. Вас вообще не будут интересовать депозиты, кредиты и так далее. Это ненужная вещь, которая вам просто морочит голову.

— Это трансформация восприятия денег?

— Вам правда важно, когда вы звоните по телефону, где тут сотовая вышка стоит?

— Нет, это мне неважно.

— А почему? Потому что вам надо позвонить. Деньги нужны, чтобы их использовать, чтобы на них купить футболку. Депозит нужен, чтобы через год можно было футболку купить подороже.

— Не только. Как-то обеспечить будущее...

— Вы хотите обеспечить будущее? Депозит здесь при чем?

— Как же изменится тогда восприятие денег в принципе?

— Восприятия денег просто не будет, это будут алгоритмы. Рядом, в смартфоне, например, которые будут за вас считать вашу финансовую модель, вашу социальную модель, вашу модель потребления и сервисы предоставлять на основании этих расчетов.

— А если я захочу яхту, которую не могу себе позволить? Вот что сделает алгоритм? Скажет: «Извините пожалуйста, нет»?

— Скорее, предложит арендовать яхту на какой-то срок, который вам по карману.

— Или есть люди, которые при маленькой зарплате могут неделю ходить в хорошие рестораны, а потом оставшиеся три недели жить на одних макаронах. Но это же неэффективно с точки зрения алгоритма, наверное.

— Если вам это нравится, алгоритм будет знать ваши потребительские предпочтения и учитывать.

— Понятие зарплаты останется или нет?

— Конечно, понятие зарплаты останется. Понятие дохода останется. Понимание того, что надо возвращать долги, конечно, тоже останется. Просто алгоритм точно знает лучше, как вам вернуть, с каких доходов, как будет расти ваша зарплата в зависимости от вашего социального окружения, образования, работодателя, отрасли, где вы работаете и так далее.

— То есть понятие денег останется, просто я не буду вникать в расчеты?

— Я думаю, что не будете. Еще раз, вот мы пьем кофе, вы пришли и сказали официанту: «Я хочу кофе» — и вам его принесли. Но его же кто-то вырастил, собрал, пожарил, это какой-то сорт определенный, там какая-то вода, которая откуда-то сюда приехала. Что делают на сегодняшний день банки? Они говорят: «Вы хотите кофе? Окей. Пойдемте выберем воду, которую вы хотите. А пойдемте еще выберем кофе, который вы хотите, и скажите, как вам его пожарить?» За углом есть еще другой банк, он жарит по-другому, потому что он сам собрал другую плиту, на которой жарит. Вот что происходит. Это ненормально.

— То есть это вопрос цены? Он в принципе не будет уже никого волновать, потому что алгоритм решит, стоит ли мне идти в это кафе, исходя из моих каких-то изначальных настроек…

— Он сам автоматически все настроит. И вам просто нравится или не нравится так жить. Это будет главный критерий. Это все произойдет еще при нашей с вами жизни. Никто не верил, что 20 лет назад у меня здесь будет лежать телефон, в котором есть телевизор, с которого я смогу позвонить любому человеку по видеосвязи в любую точку мира. Который я буду читать вместо газеты, с которого я буду покупать товары и которым я буду платить за кофе. Это же была какая-то фантастика! А это произошло.

— Да, конечно. Правда, возникает вопрос кибербезопасности.

— Вопрос о кибербезопасности всегда будет. Но он кардинально не влияет на прогресс. Я вот привожу в пример целые отрасли. Они умерли, просто этого почему-то никто не замечает. Точнее, они переродились. Это просто потихоньку происходит. Фотоаппараты исчезли из нашей жизни по одной простой причине: потому что в телефонах есть камеры. Фотоальбомы исчезли из нашей жизни, потому что никто не печатает и не вклеивает туда фотографии, так как они хранятся в электронном виде где-то в Сети. И это тоже вопрос кибербезопасности. Но бумажных фотоальбомов больше нет. Потихонечку мир меняется.

— То есть, по сути, сейчас финансовые услуги разграничены. У вас есть депозит, вы можете прийти на фондовый рынок, получить побольше, но придется разобраться. Но в будущем, о котором вы говорите, людям не понадобится вникать в налогообложение, все эти облигации и другие услуги.

— Там, за углом, есть кофе. Оно получше, чуть по-другому жарится. Идите и… возьмите, отсыпьте себе сто грамм, придите сюда и сварите. Вы это будете делать? Когда есть возможность просто позвать официанта и сказать: «Я хочу кофе». А в случае с депозитами и фондовым рынком такой простой возможности пока нет. Но она уже начинает появляться — в мире бум приложений по персональному финансовому менеджменту.

— Фактически обычный человек не будет знать о существовании банков, не будет таких брендов на слуху, как сейчас?

— Обычный человек хочет получать доход. Он на сегодня не очень разбирается, где какие облигации, акции, депозиты. У него нет времени, желания, компетенции и так далее. Но у программы есть компетенции. У программы есть все сведения, есть вся информация. Кто лучше примет решение? За исключением одной тысячной процента людей, для которых это профессиональный интерес. Ну конечно, алгоритм.

— А зачем тогда финансовая грамотность, которую продвигают ЦБ и Минфин?

— Финансовая грамотность будет через год не нужна. Так же как перестали быть нужными знания, как работает коробка передач в автомобиле, потому что появилась автоматическая коробка.

Беседовала Любовь ЦАРЕВА, Banki.ru