Глава банка ВТБ 24, бывший министр финансов России Михаил Задорнов считает, что российское правительство идет по неверному пути: оно пытается вернуться к модели развития экономики, существовавшей во время безудержного роста цен на нефть в 2006—2008 годах. Почему эта попытка обречена на провал и каким должен быть нормальный путь выхода из кризиса, он попытался объяснить корреспондентам журнала «Деньги».
— Как бы вы оценили макроэкономическую ситуацию в России?
— Все зависит от того, что вы имеете в виду. Есть ситуация 2010 года, а есть среднесрочная перспектива, скажем, 2011 и 2012 годов. Они принципиально различаются. И вот почему.
Российская экономика заметно упала в 2009 году, поэтому 2010 год чисто статистически с точки зрения показателей роста будет для нее довольно удачным. Мы уже сейчас знаем, что среднегодовые цены на товары российского экспорта (не только на нефть, но и на уголь и металлы) будут выше, чем в прошлом году. Уже начиная со второго полугодия 2009 года российская экономика получает дополнительный импульс к росту за счет чистого экспорта. Дополнительный вклад получается и за счет необходимости восстановления тех товарных запасов, которые были проедены в 2009 году и сейчас восстанавливаются — как производителями, так и дилерскими сетями, что тоже дает увеличение объемов производства. В силу этих факторов — роста цен на сырье и восстановления запасов — российская экономика в 2010 году вполне может выдать рост от 4,5 до 5,5%. Вроде бы хороший показатель, но это именно отскок после падения 2009 года.
Кроме экономического роста к середине этого года мы увидим низкую инфляцию. Как банк мы строили свои планы на год исходя из того, что к середине года инфляция может опуститься до 6% в годовом исчислении, а в целом за год составит порядка 6,5—7%.
— А как же увеличение социальных расходов государства и иные формы денежной накачки экономики?
— Думаю, что та монетарная накачка, которая сейчас идет, до конца года еще не сыграет свою роль. Правда, учитывая, что в прошлом году шло сокращение розничного товарооборота и потребления населения, а также нынешнее увеличение пенсий и окладов, думаю, в ряде секторов экономики уже в первом квартале будет небольшой рост розничного товарооборота и потребления. Так что, если взять изолированно 2010 год, то он будет довольно неплохим.
— По поводу пенсий сразу хочется заметить: они резко повышались весной прошлого года но, похоже, это не привело к росту потребления, так как люди начали эти деньги просто откладывать…
— Есть стандартное повышение базовой страховой части, которое у нас происходит 1 апреля и 1 декабря. Я же имею в виду более широкое разовое повышение в конце прошлого года, которое совпало с очередным повышением базовой части пенсии. Если вы посмотрите на динамику декабрьского движения средств на счетах населения, то увидите, что в Сбербанке за декабрь остатки на текущих и карточных счетах увеличились на 110 млрд руб. Это был разовый мощный всплеск, который в таком масштабе ранее в декабре не наблюдался. А в январе, наоборот, был колоссальный — 84 млрд руб.— отток денег со счетов населения. О чем это говорит? Был заметный впрыск денег пенсионерам в конце года, а затем в январе эти деньги были использованы.
Правда, пока я не могу с уверенностью сказать, что изменилась потребительская модель поведения населения. Модель поведения населения и увеличение доходов пенсионеров — это все же разные вещи. В целом же, конечно, с прошлой весны люди стали больше сберегать и меньше тратить — в том числе и потому, что в их расходах уменьшилась доля платежей по кредитам. Но, думаю, потребление в первом квартале и далее в течение этого года будет расти.
— А что при этом будет с инфляцией?
— На инфляцию в этом году давит тот самый сократившийся спрос населения и предприятий. Естественно, что в условиях сжатия спроса цены не могут и не должны расти. А снижению спроса способствовало то, о чем мы говорили раньше: сжатие потребительского спроса, снижение кредитной активности, отсутствие подпитки со стороны государства. И в этом году, кстати, государственные расходы номинально не должны вырасти. А кредитный портфель населения в целом по банковской системе России в прошлом году номинально уменьшился на 11%. Это очень много. И в этом году, по итогам первого квартала, он также уменьшается. Это говорит о том, что былые стимулы спроса, когда наращивался розничный кредитный портфель, работают в обратную сторону. Соответственно, традиционный спрос на автомобили, бытовую технику, жилье, который поддерживался кредитной активностью, сужается. В пользу низкой инфляции играет и то, что рубль опять заметно укрепился в реальном выражении.
На руку же инфляции сыграло очередное повышение тарифов естественных монополий и ЖКХ в начале года. И здесь, я думаю, правительство допустило большую ошибку. Это был очень удобный момент для того, чтобы более решительно ограничить рост или просто заморозить тарифы естественных монополий: газовые, железнодорожные, энергетические, жилищно-коммунальные. Сделать это пытаются сейчас, постфактум, и не системно. Плюс к тому повышение цен на сырую нефть и бензин — это также стало драйвером инфляции.
— В чем все-таки первопричина падения кредитной активности: население стало меньше зарабатывать или банки стали осторожнее?
— Конечно, первично поведение самих людей. Если сравнить ситуацию по отдельным продуктовым линейкам (кредитные карты, ипотека, автокредитование) у наших и американских универсальных банков с большой розничной составляющей, то можно увидеть сходство в поведении потребителей. Население резко увеличило долю сбережений в своих ежемесячных расходах. С весны прошлого года у нас доля сбережений поднялась с 6—7% до 15—17% месячных доходов. Такая тенденция устойчиво прослеживалась на протяжении всего 2009 года. Это говорит о том, что граждане хотят создать некую подушку безопасности.
И это понятно: люди опасаются брать на себя риски крупных кредитов, особенно ипотечных или на покупку автомобиля,
— С макроэкономической точки зрения рост сбережений — это основа для роста в будущем за счет увеличения ресурсной базы или, наоборот, тормоз в нынешней ситуации?
— Это зависит от того, какой модели роста мы придерживаемся. С точки зрения влияния на рост производства это, конечно, плохо. Когда граждане потребляют, они создают спрос на товары и услуги. Хороший спрос в экономике — это всегда плюс. Кроме того, по моему мнению, наша банковская система в краткосрочной перспективе особо не нуждается в дополнительной ресурсной базе. У нее накоплена большая ликвидность и есть сбалансированный портфель с точки зрения соотношения выданных кредитов и привлеченных депозитов. В принципе уже можно было бы начинать тратить. Но люди пока не хотят занимать.
А банковские вклады — это только одна из форм сбережений. Мы недооцениваем ту долю сбережений населения, которая инвестирована в недвижимость и фондовый рынок. Когда начали падать цены на недвижимость, люди перестали в нее инвестировать, дожидались, когда стоимость жилья достигнет дна. Фондовый рынок оттягивал на себя большие объемы средств людей с высокими доходами. А в 2009 году свободные деньги населения перераспределились все-таки в пользу депозитов. Поэтому мы и увидели в прошлом году такой феноменальный — на 27% — рост депозитной базы.
Мы, например, с сентября прошлого года последовательно отказались практически от всех кризисных ограничений и вновь готовы кредитовать. Хотя, конечно, политика риск-менеджмента ВТБ 24 сейчас более жесткая, чем до кризиса.
— В чем именно это проявляется с точки зрения взаимоотношений с заемщиком?
— Во-первых, увеличен первоначальный взнос по залоговым кредитам — ипотеке и автокредитам. До кризиса кредит и на автомобиль, и на покупку жилья порой можно было получить без первоначального взноса. Сейчас, будь добр, выложи сразу 20% — для банка это гарантия платежеспособности клиента. И это уже пониженная планка — в начале кризиса первоначальный взнос был увеличен до 30%. Во-вторых, было изменено соотношение платежа по кредиту и ежемесячного дохода заемщика при оценке его платежеспособности. В основном мы требуем, чтобы этот платеж составлял не более 40—50% ежемесячного дохода клиента. И то такая высокая планка — только если у человека высокий доход и он расплачивается по ипотеке.
— А как в такую консервативную политику вписывается ваше недавнее заявление о готовности начать кредитовать заемщиков с подпорченной кредитной историей?
— Большинство банков как работает? Допустим, вы три раза не заплатили по кредиту — и сразу попадаете в черный список одного из кредитных бюро. Затем вас все банки уже автоматически отвергают, не рассматривая больше как потенциального клиента. Мы же хотим изучить заемщика, а не отвергать его сразу
— Есть ли оценки, сколько таких клиентов вы можете привлечь?
— Пока нет четких прогнозов, мы сейчас просто строим модели. Но это десятки тысяч клиентов в любом случае.
— Что это за клиенты?
— Это в основном те, кто продолжил выплачивать свои кредиты после реструктуризации и у кого кредитная нагрузка позволяет еще взять какие-то дополнительные обязательства. Это еще и сотрудники тех отраслей, которые многими банками воспринимаются как рискованные. Мы можем предложить им определенную кредитную нагрузку, хотим найти среди них клиентов, которые не просто хотят, но еще и способны рассчитаться по кредиту. Это те, кто в конечном счете погасил свои обязательства перед банками.
— С чем такая щедрость больше связана: у вас, условно говоря, много денег или же вас не удовлетворяет существующая система скоринга?
— Если говорить о ВТБ 24, то у нас не было и нет проблем с ликвидностью. Прежде всего потому, что модель банка строится по простому принципу: сколько мы привлекаем денег населения и малого бизнеса — столько им же обратно и выдаем. За прошлый же год прирост депозитов у нас составил 42%, тогда как кредитный портфель вырос всего на 8%. Мы настроены кредитовать и считаем, что неэффективно отвергать с порога клиента, приходящего к нам, если мы можем предоставить ему кредит.
— А фондирование у вас
— Оно резко возросло. И у ВТБ 24 практически не осталось сейчас западного фондирования, кроме двух выгодных и долгосрочных займов Европейского банка реконструкции и развития на продуктовую линейку для малого бизнеса.
— На Западе доллары и евро весьма дешевы. Рубль укрепляется. Но в России ставки по кредитам все еще высоки. Это премия за риск?
— А почему вы думаете, что они весьма дешевы? Даже для России, первоклассного суверенного заемщика,— это порядка 5% годовых в валюте. А внутри страны мы новые валютные депозиты привлекаем под 4—4,5% годовых.
— Давайте вернемся к началу разговора. С этим годом вроде бы все понятно. А что нас ожидает в более отдаленной перспективе — в 2011—2012 годах?
— Макроэкономическая ситуация в России вызывает очень большую тревогу. Прежде всего тревожит ситуация с бюджетом. Дело в том, что мы видим у государства несколько взаимоисключающих приоритетов.
Первое — тезис о том, что все взятые социальные обязательства будут выполнены. Идет существенное увеличение выплат пенсионерам, это 2,5—3% ВВП дополнительных расходов расширенного правительства. Вместе с этим говорится, что дефицит бюджета, который составил в прошлом году около 7% ВВП, должен быть сокращен до 3% ВВП на горизонте в 2,5 года; это фискальный маневр еще на 4% ВВП. В сумме это чрезвычайно много, если учитывать, что все расходы федерального бюджета в прошлом году составили по предварительной информации 21,5—22% ВВП. То есть цена выполнения этих двух обещаний — уже треть расходов федерального бюджета.
Одновременно не совсем понятна разбалансированная — впервые за последнее время — налоговая политика. С одной стороны, говорится о том, что мы увеличиваем налоговое бремя прежде всего за счет уже не социального налога, а социальных взносов: 2% дополнительной нагрузки на фонд оплаты труда предприятий пойдут в основном на дополнительные расходы на здравоохранение через ОМС. И с другой стороны, правительство, поощряя малый бизнес, инновации, говорит, что нужно снизить для некоторых секторов налоговую нагрузку. Эти решения — например, увеличение налоговой нагрузки на фонд оплаты труда, которая и без того в России в сравнении с другими странами находится на пределе,— могут привести к тому, что значительная часть оборота среднего и малого бизнеса вновь уйдет в наличные и в различные «серые» схемы выплаты заработной платы. В результате увеличение налогов окажет дестимулирующий эффект на экономику, а сбор дополнительных доходов в бюджет окажется под вопросом.
Четвертый заявленный приоритет состоит в том, что все-таки нужны вложения в инфраструктуру, новые технологии, модернизацию. Это то, что априори требует денег, причем немалых. Какие из обозначенных приоритетов государство хочет сделать главными — непонятно. А реализовать их все одновременно невозможно.
— Почему же, по-вашему, правительство дает все эти обещания?
— Ошибочные оценки текущего положения дел возникают
И мне кажется, что те, кто принимает политические решения, мысленно настроены на модель поведения в тот период, они уже привыкли к такому положению дел. После нынешнего восстановления цен на нефть и сырье они думают, что мы вернемся к старой экономической модели и будем двигаться в ее рамках еще пять-семь лет.
Но этого не произойдет. Даже сегодняшние $80—85 за баррель — это очень высокие цены. Едва ли они продержатся на уровне $80—100 следующие три года, а это значит, что дополнительных доходов от экспорта сырья не появится.
— А как бы вы предложили сокращать бюджетный дефицит?
— Надо провести масштабную и детальную ревизию существующих бюджетных расходов, от многих из них отказаться, в том числе и в социальной части. Не придерживаться тезиса, что все социальные расходы являются священными и неприкосновенными. Любому думающему человеку очевидно, что в ближайшее время не будет того роста доходов бюджета, который был в предыдущий период. Очевидно и то, что никто не гарантирует нам, что следующий экономический цикл роста будет продолжаться семь лет, а не
— Как в такой ситуации относиться к грядущим масштабным заимствованиям России на международном рынке? Это повышает риски российской экономики?
— Если у государства есть дефицит, неважно — 5 или 7% ВВП, он должен каким-то образом финансироваться. Сейчас мы финансируем этот дефицит, просто тратя резервный фонд. Но, во-первых, это эмиссионный источник, он сам по себе провоцирует инфляцию. Во-вторых, при таких темпах расходов резервный фонд может быть потрачен к середине 2011 года. У нас есть как минимум три других источника финансирования, помимо сокращения расходов. Есть внешние займы, внутренние займы, и есть приватизация.
Я считаю, что приоритетным источником должна быть именно приватизация. Государство резко увеличило свою долю в экономике, ее надо сокращать, пополняя госбюджет. Но не повторять упрощенную и дешевую приватизацию 90-х годов, а провести приватизацию с привлечением иностранных инвестиций и российских денег. Абсорбировав часть денег внутри экономики, государство могло бы получить большие доходы и покрыть значительную часть своих потребностей. Это может быть очень существенный дополнительный источник средств для бюджета. Второе направление — внутренние займы. На самом деле российский внутренний долговой рынок, как и финансовый рынок в целом, довольно узок. Развивая внутренние займы, мы повышаем емкость рынка и финансовых институтов. В этом случае пусть даже за счет бюджетного дефицита мы развиваем наши внутренние рынки. Это вещь полезная.
И только на третьем месте должны стоять внешние заимствования. Правда, пока они нам не особо страшны, так как у нас очень низкое соотношение внешнего долга к ВВП. Но это просто нерационально.
— C политической точки зрения кем может быть инициировано сокращение госрасходов?
— При существующей системе — только первыми лицами государства. Потому что, как правило, накануне нового политического цикла парламент — не тот орган, который инициирует сокращение расходов. Хотя в ситуации реально тяжелого кризиса парламент, как мы видим на примере Греции, а до этого Латвии, тоже, бывает, идет на это. Но не хотелось бы дожить до такой ситуации.
— Кстати, почему ситуация в Греции, стране с небольшой экономикой, получила такой резонанс?
— Потому что Греция — член зоны евро. И это даже не внутреннее дело еврозоны — например, активы, номинированные в евро, составляют 40% золотовалютных резервов России. В целом же на эту валюту приходится примерно четверть всех международных расчетов и суверенных валютных резервов. Поэтому панику на рынках вызвала не Греция как страна, а появление признаков слабости еврозоны. В которой, кстати, еще как минимум четыре страны — Ирландия, Испания, Португалия и Италия — имеют чрезвычайно большой бюджетный дефицит и высокий уровень госдолга и создают угрозу для устойчивости евро. И это достаточно серьезная ситуация, которая грозит обернуться удорожанием заимствований для стран еврозоны.
Отмечу, кстати, что это не первый звоночек такого рода, просто только сейчас ситуация в Европе стала предметом столь бурных публичных обсуждений. Еще в середине 2009 года такая же угроза шла с другой стороны. Тогда страны Балтии — Латвия, Литва, Эстония — оказались в тяжелом положении. И значительная часть членов МВФ голосовали за то, чтобы девальвировать лат и не мучить латвийское население. И как экономист скажу, что теми методами, которыми действовало латвийское правительство, ни одно правительство действовать не должно. Латвия последовательно пошла по пути номинального снижения пенсий и зарплат госслужащим. Таких случаев в истории единицы. Можно обесценить выплаты, но никто, как правило, их номинальных значений не снижает.
Но тогда европейские страны заблокировали принятие рекомендаций совета директоров МВФ по девальвации лата. Дело в том, что уже были заданы ориентиры по соотношению лата и евро и возникала та же угроза стабильности еврозоны через девальвацию лата. Все могло бы обернуться колоссальными убытками других прибалтийских стран и Швеции, поскольку банковская система Балтии представлена в основном шведскими банками. А Швецию ЕС должен был бы поддержать. То есть это цепочка событий, сходная с ситуацией в Греции. Шведское правительство в конечном счете получило от Европы субсидию и оказало помощь шведским банкам.
— Стоит ли ожидать восстановления евро? Когда и до каких уровней?
— Более слабая валюта дает дополнительное экспортное преимущество еврозоне, так что на полугодовом периоде мы наверняка увидим более активный рост европейских экономик по сравнению с американской. Американцам же сильный доллар затрудняет выход из кризиса, и, я думаю, что именно на данном этапе они постараются ослабить свою валюту.
— Как велика вероятность, что и Россия последует этому примеру и девальвирует рубль?
— C точки зрения балансировки бюджета России, безусловно, более выгоден слабый рубль первого квартала 2009 года, нежели сегодняшний его курс. Укрепление рубля в конечном счете подрывает конкурентоспособность экономики, хотя для населения оно, конечно, выгодно — на коротком горизонте.
— Насколько устойчив наш бюджет сейчас?
— В России бюджет сейчас неустойчив. Финансирование дефицита бюджета происходит за счет резервного фонда, то есть фактически с помощью печатного станка. Но поскольку у экономики после 2010 года уже не будет большого роста, она не сможет впитать напечатанные деньги. Соответственно, вновь начнется рост цен, инфляция, что само по себе плохо для страны и ее населения.
Главное же, что мы вновь идем по циклу укрепления-ослабления рубля. Сейчас ЦБ начинает печатать деньги, но платежный баланс у страны при высоких ценах на нефть, очевидно, достаточно хороший, поэтому рубль укрепляется, что привлекает в рубли дополнительный спекулятивный капитал. Но так как экономика растет медленно и существует бюджетный дефицит, то если в какой-то момент цены на нефть опять упадут — вновь произойдет девальвация рубля. Эти движения, мягко говоря, не идут на пользу экономике. На сегодня политика валютного курса весьма и весьма неопределенная. Именно поэтому нужно сбалансировать бюджет, чтобы не создавать проблем для монетарных властей в управлении инфляцией и курсом рубля.
Модель, которая работала до 2008 года, работала с помощью трех двигателей роста. Основной двигатель — приток спекулятивного капитала и, уже на последнем этапе, прямых инвестиций на фоне укрепляющегося рубля. Кроме того, большую роль играл банковский кредит — как потребительский, так и для инвестиционных целей. И третье — государственные расходы и инвестиции в отдельные отрасли, которые каждый год росли, также стимулировали спрос. На этом экономика росла и перегревалась. Но к такой модели вернуться уже невозможно.
— А куда возвращаться? Нет ли у вас ощущения, что экономика привыкла так жить и рассчитана под эту модель? Да и население вспоминает те времена как жирные.
— Бизнес-модели меняются в зависимости от того, как ощущают себя люди. Под старую модель, например, выстраивали бизнес некоторые банки: они не привлекали депозиты внутри страны, занимали деньги только на Западе, конвертировали эту валюту в рубли и раздавали здесь кредиты, получали прибыль и чувствовали себя прекрасно. В кризис эти модели сломались, и к ним возврата нет. Выживут, а значит, и будут развиваться в новых условиях более здоровые бизнес-модели.
Что же касается населения, думаю, что людям вряд ли хочется жить в условиях, когда средняя стоимость одного квадратного метра жилья в Москве — $6 тыс. Мне кажется, что люди все-таки предпочли бы, чтобы стоимость квадратного метра была хотя бы на уровне Вены или Берлина — около €2 тыс.
Беседовали Ольга КОЧЕВА, Петр РУШАЙЛО
