Банки переживают взрывной рост объемов «плохих» долгов. На этом фоне идея создания специальной структуры, выкупающей у банков проблемные активы, уже не кажется такой утопичной, как еще несколько недель назад, когда правительство всячески открещивалось от нее.
Капли камень точат
Сначала и ЦБ, и Минфин в едином порыве заявляли: в России задача формирования «плохого банка» не является актуальной. Копирование американского опыта, по мнению регуляторов рынка, ни к чему хорошему не приведет. У России свой путь и своя ситуация: здесь не так остро стоит проблема задолженности банковского сектора и в балансах банка не лежит ипотечная «мина замедленного действия». А это значит, что национальные финансово-кредитные структуры — во всяком случае, банки из топ-100 — вполне в состоянии самостоятельно справиться с проблемой просрочки. В крайнем случае правительство готово в «ручном режиме» докапитализировать те банки, которым придется списать в течение ближайших нескольких месяцев большие объемы «плохих» долгов. При условии, конечно, что эти банки будут признаны системообразующими, то есть важными для поддержания стабильности сектора в целом.
Ставка, очевидно, сначала делалась на то, что у лидеров рынка серьезных проблем с «плохими» долгами не возникнет. Однако реальность оказалась куда менее оптимистичной. Проблемы с просрочкой обнаружились практически у всех крупнейших частных финансово-кредитных структур. Например, заметными они оказались у МДМ-Банка и Альфа-Банка. В абсолютных значениях оба банка рискуют потерять около 60 млрд рублей — эта сумма уйдет либо на списание соответствующего объема «плохих» долгов, либо на создание резервов под них. При этом более пессимистично настроенный Петр Авен считает, что этим дело не ограничится: просрочка, по его оценкам, будет расти, и в целом по сектору может составить к концу года 15%.
Следует, однако, отметить, что в Альфа-Банке проблемным долгом называют всю сумму просроченного кредита, а не только ту часть, которая невыплачена к моменту отчетности, как это делает ЦБ при оценке размеров бедствия.
Петр Авен (Альфа-Банк) считает, что объемы просроченной задолженности могут оказаться выше официальных данных
В не слишком выгодной ситуации оказались и столпы российской банковской системы — Сбербанк и ВТБ. «Мы были вынуждены всю нашу прибыль за III и IV кварталы закачать в резервы, созданные под проблемные активы», — признал в начале апреля глава Сбербанка Герман Греф. Стоит отметить, что для Сбербанка, который всегда гордился уровнем просрочки в 0,1—0,3%, подобная ситуация совершенно непривычна. А «отбивать» убытки по «плохим» долгам за счет высокой маржи (по примеру «Русского Стандарта» или Хоум Кредит энд Финанс Банка) лидер рынка по очевидным причинам не может.
Примерно такую же картину, как в Сбербанке, нарисовал и Андрей Костин. На встрече с премьер-министром Владимиром Путиным, состоявшейся в середине апреля, глава группы ВТБ не преминул пожаловаться на то, что в марте ВТБ потерял почти всю чистую прибыль, полученную в январе-феврале. Из 16,8 млрд рублей на 1 марта к 1 апреля осталось всего 1,99 млрд рублей. «Это связано в основном с ростом резервов на возможные потери по ссудам», — признал обычно оптимистично настроенный Андрей Костин. И уточнил: к 1 апреля объем просрочки достиг 2,9% корпоративного портфеля, что почти на треть больше, чем в начале года.
Досье
Первая страна, пытающаяся создать «плохой банк» во время текущего глобального экономического кризиса, — США. В конце марта Министерство финансов этой страны обнародовало долгожданную программу, получившую название «TARP» (Troubled Asset Relief Program). Ее суть заключается в выкупе у банков «токсичных активов» и переводе их на балансы специально созданных частно-государственных инвестиционных фондов. Минфин в соответствии с планом новой администрации США сформирует уставные капиталы этих фондов на 80%. Федеральная корпорация страхования депозитов (FDIC), в свою очередь, обеспечит долговое финансирование с «плечом» к средствам министерства и частных инвесторов, которое может достигать 6:1. Предполагается, что благодаря совместным инвестициям Минфина, FDIC и частных инвесторов станет возможна покупка банковских кредитов на 14 млрд долларов. При этом упор будет сделан на приобретение ипотечных кредитов, так как, по оценкам экспертов, именно проблема просроченной ипотечной задолженности на сегодняшний день является самой взрывоопасной для американских банков.
На этом фоне правительству все сложнее становится отрицать идею создания «плохого банка» в принципе. Еще сложнее делать это в ситуации, когда рост просроченной задолженности по банковским кредитам, как признает министр финансов страны Алексей Кудрин, составляет ежемесячно14%. Неудивительно, что глава Агентства по страхованию вкладов Александр Турбанов все чаще сравнивает проблему плохих долгов с пожаром на торфяном болоте, где угли могут долго тлеть, а потом в один момент вспыхнуть до небес. Неудивительно и то, что вице-премьер Игорь Шувалов в начале апреля заявил, что правительство не отказывается от обсуждения вопроса о формировании фонда «плохих активов». «Мы должны выдвигать аргументы, почему считаем нецелесообразным, но если нас убедят, что это правильно, — мы должны прислушаться», — резюмировал он.
Спасение утопающих — не дело рук утопающих
Как говорилось в старом анекдоте, «дело за малым — уговорить Рокфеллера». Сторонники идеи создания фонда проблемных активов уже подготовили «пакет аргументов», с помощью которых они надеются убедить правительство. Главный из них в том, что без создания «плохого банка» невозможно будет расчистить банковские балансы и высвободить средства для увеличения объемов кредитования. А без увеличения объемов кредитования невозможно будет обеспечить возобновление темпов роста или хотя бы даже стабилизацию ситуации в реальном секторе российской экономики.
Проблема расчистки балансов на сегодняшний день действительно весьма актуальна, говорят специалисты. «По кредитам с просрочкой в 180 дней и выше банки вынуждены формировать резервы в размере 80% от суммы кредита. Это для многих финансово-кредитных структур чревато огромными затратами, потому что доля таких кредитов в портфелях банков довольно велика и постоянно растет», — поясняет директор по развитию бизнеса коллекторского агентства «Пристав» Сергей Шпетер.
По признаниям Германа Грефа (Сбербанк), прибыль приходится закачивать в резервы
У банков, конечно, есть выход из подобной ситуации. Они могут либо самостоятельно возвращать «плохие долги», либо продавать их коллекторским агентствам. Однако первый вариант решения проблемы «срабатывает» далеко не всегда и далеко не у всех. До кризиса банки, как подчеркивает генеральный директор компании «Долговой эксперт» Валерий Кардашов, в массе своей не слишком настаивали на возвращении долгов: бурный рост кредитования с лихвой покрывал сравнительно небольшие убытки, которые финансово-кредитные структуры несли от невозвратов. Теперь же перестраиваться на марше, в разгар долгового кризиса, сложно, если не сказать невозможно. И уж совсем проблематично для банков заниматься hard collection — возвратом долгов с «длинными» сроками просрочки, которые могут составлять от 90—180 дней до 2—3 лет.
«Слить» не значит списать
Казалось бы, ну, хорошо, если банки не могут собрать долги самостоятельно, значит, пусть отдают их на обработку профессиональным участникам коллекторского рынка. Однако подобный выход только внешне кажется простым. Во-первых, коллекторы все чаще настаивают на огромном дисконте при покупке портфелей — в некоторых случаях, если речь идет о фактически «мертвых долгах» (сроком от 2,5 до 4 лет), он может достигать и 99—99,5%. На практике это означает, что финансово-кредитным структурам предлагают реализовывать свои портфели проблемных долгов за 0,5% от номинальной стоимости этих портфелей. Что почти равнозначно списанию этих активов с баланса.
Второе препятствие — зачастую коллекторы отказываются от сделок по покупке банковских «плохих» долгов даже на таких условиях. «В конце прошлого года на нашем рынке царила эйфория. Коллекторские агентства охотно скупали предложенные банками портфели, не слишком внимательно заглядывая внутрь», — рассказывает Валерий Кардашов. Многие покупатели, по его словам, сильно обожглись на этом, так как значительная доля долгов в этих портфелях оказалась непригодной к работе. «Заемщики либо умерли, либо покинули страну, либо по исковым заявлениям истек срок давности, либо к кредитным договорам оказались не приложены документы о залоге — в общем, были разные ситуации, — рассказывает специалист. — Общим было одно: собрать такие долги было невозможно. Коллекторы, выступившие в роли покупателей, понесли убытки».
Справка
Первые прецеденты разделения финансово-кредитных структур на «плохие» и «хорошие» появились в 1988 году, когда американский банк Mellon Bank переместил свои «плохие» ссуды на энергию и недвижимость в Grant Street National Bank. Grant Street National финансировался за счет бросовых облигаций и прямых инвестиций. В начале 1990-х годов Швеция и Финляндия национализировали некоторые из своих крупных банков и создали на их основе «плохие банки», куда «хорошие» могли сбрасывать свои проблемные активы. Приблизительно в то же время в Америке была создана корпорация Resolution Trust Corporation, которая должна была продавать ссуды и обеспечения сотен обанкротившихся сберегательных банков. В каждом случае активы, поступившие в «плохой банк», составляли примерно 8% от ВВП.
В результате участники рынка collection стали куда более осторожными: они все чаще отказываются покупать даже сравнительно «здоровые» портфели. Или соглашаются приобретать их, но предлагают впечатляющий дисконт на уровне 50—70%. В качестве аргументов коллекторы ссылаются на то, что «овес нынче дорог» и для них: перед ними тоже стоит проблема привлечения средств на рынках капитала, особенно если учесть, что они нуждаются в «длинных деньгах». Однако банкиров тяготы коллекторов, по понятным причинам, не волнуют — хватает своих.
На этом фоне перспектива возникновения в России «плохого банка» становится для многих финансово-кредитных структур все более привлекательной. Во-первых, потому, что подобная организация в случае своего создания будет выкупать портфели «плохих» долгов с незначительным дисконтом. По убеждению главы Агентства по страхованию вкладов Александра Турбанова — а именно АСВ прочат роль «плохого банка» — подобный дисконт не должен превышать 5—7%. «В противном случае эффект такого выкупа для банковского сектора будет минимальным», — подчеркивает генеральный директор АСВ.
С А. Турбановым согласны и другие участники рынка. «Дисконт на уровне 5—7% вполне разумен, — подчеркивает аналитик ФК «УРАЛСИБ» Леонид Слипченко. — Если поднять этот показатель выше 10%, то банки могут не ощутить оздоровительного влияния подобной процедуры. Для них в результате это будут все равно убытки, весьма большие и негативно влияющие на их капитализацию».
Для всех или для избранных?
Что называется, почувствуйте разницу. Вместо дисконта в 50—70% и уж тем более 90—95% от номинала — дисконт в 5—7%! Однако перед всеми ли участниками рынка откроются такие сияющие перспективы в случае создания в России «плохого банка»? И все ли портфели проблемных долгов удастся «слить» ему на баланс, независимо от качества, сроков и содержания последних?
Проблемы просроченных долгов и дисциплиины плательщиков обсуждали в апреле президент Дмитрий Медведев и глава ВТБ Андрей Костин.
Ответ на этот вопрос, скорее всего, разочаруют тех, кто сейчас с нетерпением ожидает появления в России «плохого банка». Финансовые власти довольно ясно дают понять, что подобная организация, если и будет создана, то будет заниматься исключительно кредитами, предоставленными предприятиям реального сектора. При этом, скорее всего, выкуп долгов будет производиться первоначально по «секторальному» принципу. В первую очередь новая структура постарается «разгрести» завалы в строительстве, затем может последовать сектор розничной торговли, металлургия и т. д. Логика понятна: важно оздоровить отрасли, которые сейчас генерируют основной объем «плохих» долгов.
Более того, как считают наблюдатели, скорее всего, «плохой банк» будет принимать на баланс только долги так называемых системообразующих компаний. Их, как известно, на сегодняшний день не более 300. Возможно, что кроме кредитов, выданных им, в «плохой банк» смогут попасть и кредиты, выданные другим предприятиям, за которых вступятся региональные власти. Но в любом случае отбор будет производиться еще и по принципу — был ли кредит выдан до наступления острой фазы кризиса, или был выдан уже во время прошлогодних осенних событий. В последнем случае, как считают в Агентстве по страхованию вкладов, речь идет уже о проведении банком чрезмерно рискованной кредитной политики. Поощрять его за это, освобождая от плохих долгов, никто не собирается.
Справка
Наиболее успешным оказался шведский опыт. По оценкам экономиста Эмре Эргунгора из Федерального резервного банка в Кливленде, шведскому «плохому банку» удалось вернуть около трети балансовой стоимости «токсичных активов».
Еще лучше иллюстрируют эффективность работы этого «плохого банка» следующие цифры: уровень просрочки в Швеции в 1991 году — в самый пик национального банковского кризиса — составил порядка 12%, а общие фискальные затраты на решение этой проблемы не превысили 5%. Для сравнения: в Чили, где правительство тянуло время с созданием «плохого банка», при просрочке в 25% фискальные затраты на решение проблемы «плохих» долгов составили около 43—44%.
Индульгенция для авантюристов
Собственно говоря, последний вопрос также очень сильно волнует участников рынка. Аналитики задаются вопросом, не сложится ли в результате ситуация, при которой банкам будет выдана своего рода индульгенция за их былые подвиги на ниве быстрого наращивания кредитного портфеля без оглядки на риски.
Игорь Шувалов: «Правительство пока не отказывается от идеи фонда «плохих активов»»
«Это ставит на повестку дня вопрос об этичности подобного шага, — считает вице-президент Ситибанка Наталья Николаева. — Ведь фактически дело может свестись к тому, что за счет государственных вливаний будет поощряться недобросовестная кредитная политика ряда топ-менеджеров и владельцев финансовых структур». И это в условиях, когда государство будет вынуждено выделить огромные средства на реализацию полномасштабной антикризисной программы. И в условиях, когда изначально ясно, что деятельность «плохого банка» не будет прибыльной на протяжении ряда лет, а возможно, не будет прибыльной никогда — опыт различных стран, прибегавших к этому механизму в кризисные времена, как нельзя лучше убеждает в этом.
С вопросом о невольном поощрении «проштрафившихся» в прошлом менеджеров неизбежно связан и другой вопрос: сможет ли «плохой банк» оказывать в дальнейшем влияние на кредитную политику «хорошего банка», у которого он забрал с баланса «плохие активы»? По идее — и в соответствии с мировым опытом — нет. Это обстоятельство огорчает тех, кто боится создания ненужного прецедента.
«В случае с санацией банков все ясно: АСВ забирает «шатающуюся» финансово-кредитную организацию на реструктуризацию и машет бывшему владельцу ручкой — иди, ты свое дело сделал, банк довел фактически до банкротства, можешь быть свободен, — говорит депутат Госдумы Павел Медведев. — С выкупом проблемных активов дело будет обстоять иначе. Владельцы и менеджеры, которые довели банк до нынешнего состояния, останутся на своих местах». И получается, что государство просто оплатит деньгами налогоплательщиков — и немалыми деньгами — их ошибки. Поощрив их тем самым к совершению новых, подчеркивает депутат.
Мнение эксперта
Алексей Улюкаев, первый заместитель председателя Банка России
…Результаты стресс-тестирования, которые мы проводили в Банке России, показывают, что увеличение доли «плохих» активов на балансах банков до 10% не ставит проблему рекапитализации вообще и решается за счет финансовых результатов, прибыли от банковской деятельности. При цифрах больших потребуются дополнительные меры по рекапитализации банковской системы.
Мы в этом смысле рассматриваем различные варианты. Как вариант — активизация предоставления субординированных кредитов по 173-му закону, который уже принят. Но пока им смогли воспользоваться, не считая государственных, четыре частных банка. И мы поддерживаем предложения, что в тех случаях, когда собственники банка или сторонние инвесторы уже выполнили требования 173-го закона, а именно обеспечили адекватное софинансирование через механизм субординированных кредитов Внешэкономбанка, надо дать им возможность кратно увеличить получение субординированных кредитов, скажем, в соотношении 3 к 1 или 4 к 1 между государством и собственниками, что позволило бы существенно увеличить капитал второго уровня банковских систем.
Но если мы всерьез рассматриваем гипотезу быстрого увеличения плохих активов, мы должны думать и о капиталах первого уровня. И в этой связи представляется оптимальной и эффективной схема, при которой государство сможет войти в капитал банка. Лучше, если это будут привилегированные акции, но, возможно, и в виде голосующих акций, с вариациями трехлетнего или пятилетнего опциона на последующий выкуп государственной доли владельцами. Или с вариантом конвертируемости этих инструментов в голосующие акции. В случае неисполнения этого опциона, я думаю, такое решение было бы макроэкономически нейтральным, не дало бы обременения на бюджет, поскольку фактически означало бы нерыночные заимствования для целей финансирования дефицита бюджета и в этом смысле не оказывало бы негативного воздействия на уровень и динамику процентных ставок. А с другой стороны, для банков это означало бы получение капитала первого уровня. Они получили бы возможность гарантированно покрывать убытки, которые возникают в связи с плохим качеством существующих или новых кредитов, и могли бы рефинансироваться в Центральном банке фактически без дисконта на полный объем этих инструментов для целей получения относительно недорогой ликвидности. Вот такого рода предложения разработаны.
Идею банка «плохих» активов, откровенно говоря, мы не готовы поддерживать. Для работы с плохими долгами есть три схемы, конечно, не считая инфляционного варианта — ведь есть вариант, что высокая инфляция сама обесценит такие активы…
Первый вариант — создание специального банка плохих активов за счет государственных средств. Это означает, что за счет средств налогоплательщика мы списываем с баланса банка ошибки тех, кто оценивал риски и эти риски принимал. С нашей точки зрения, во-первых, это провоцирует увеличение доли плохих активов — это дополнительный moral hazard. Во-вторых, это создает практически нерешаемую проблему оценки этих активов. Если вы их приобретаете по рыночной цене, вы не улучшаете ситуацию для банков. Если вы покупаете их не по рыночной цене, то это мощная коррупционная составляющая. И я лично не хотел бы быть тем лицом, которое подписывало бы хоть одну бумагу в таком механизме.
Второй вариант — это создание механизма гарантий. Против, видимо, уже новых проблемных активов, ведь трудно гарантировать ранее принятые риски.
Первый вариант — это условно американский, второй — условно британский. Нам ближе третий вариант, который развивается в континентальной Европе. Мы считаем, что самое лучшее — это дать возможность банкам или любой частной инициативе самим отделить качественные активы от некачественных и создавать, при необходимости, свои собственные банки «плохих» активов. А если величина активов требует списания капитала — проводить это списание и докапитализировать банковскую систему за счет тех механизмов, о которых я сказал.
Но мы открыты к обсуждению, и если нам докажут, что мы неправы в таких оценках, то мы признаем свою неправоту.
Из выступления А. Улюкаева на II Всероссийском форуме промышленников и предпринимателей 15 апреля 2009 года.
Марина ПИВОВАРОВ
