Продолжающийся уже более года долговой кризис в Греции привел к тому, что финансовые рынки заговорили о дефолте как о реальности. Обозреватель «Власти» Сергей Минаев полагает, что самое время вспомнить об идее банкротства целой страны.
Прошлая неделя началась с того, что рейтинговое агентство Standard & Poor`s объявило: если Греция согласится на предложенную французскими банками, крупными держателями ее долговых обязательств, реструктуризацию долга, то это приведет к дефолту по ее внешнему долгу, который сейчас составляет €345 млрд. Агентство отметило, что в этом случае оно просто присвоит Греции кредитный рейтинг «выборочный дефолт».
Игроки на мировых финансовых рынках уже рассуждают о том, что будет означать греческий дефолт для этих рынков. Мол, коммерческие банки во всем мире не только дают деньги взаймы правительствам и другим банкам, но и страхуют долги друг друга. В случае дефолта Греции им придется
Кроме того, инвесторы станут требовать больший процент по облигациям стран, которые по долговой ситуации близки к Греции, прежде всего это Ирландия, Португалия, Италия и Бельгия. Собственно, Ирландия и Португалия уже вынуждены брать взаймы под рекордно высокий процент — по десятилетним облигациям они платят больше 10%, в то время как США такие заимствования обходятся всего в 3%. В конечном итоге многие европейские страны окажутся в греческой ситуации: у них не будет не только денег платить по долгам, но и возможности брать взаймы на обслуживание этих долгов. По Европе прокатится целая волна дефолтов.
Американские банки, правда, заявляют, что у них имеется относительно немного греческих облигаций — всего на $43 млрд, в то время как ирландских обязательств у них на $113 млрд, а испанских — на $187 млрд. Однако, во-первых, банковские инвестиции — всегда дело тайное и запутанное, так что на самом деле невозможно сказать, у кого сколько греческих обязательств. Во-вторых, по американским банкам дефолт Ирландии и Испании в любом случае ударит очень сильно. А в-третьих, мировая банковская система сейчас настолько глобализирована, что возникший в результате греческого дефолта европейский банковский кризис немедленно превратится в мировой, точно так же, как это случилось с американским банковским кризисом после краха Lehman Brothers.
Страны еврозоны и МВФ, естественно, пытаются сделать так, чтобы эти апокалиптические рассуждения не стали реальностью прямо сейчас. Они только что все-таки выделили Греции €12 млрд из аварийного пакета в €110 млрд и обещают рассмотреть в сентябре возможность создания нового аварийного пакета — тоже в €110 млрд. Однако ясно, что это только увеличит греческую задолженность и никак не поможет стране в конце концов начать платить по долгам самостоятельно или хотя бы за счет новых заимствований на мировом финансовом рынке.
Разумеется, история знает случаи, когда какая-либо страна после дефолта восстанавливала свою платежеспособность. Россия в 1990-е годы пережила несколько дефолтов. Кроме дефолта по ГКО в 1998 году, имели место еще два дефолта в форме реструктуризаций долгов Парижскому и Лондонскому клубам кредиторов. Однако восстановлена платежеспособность была исключительно благодаря неимоверному росту мировых цен на нефть — долги кредиторам были полностью выплачены нефтедолларами (с них самих, собственно, и полученными). Греция нефть не экспортирует, а импортирует — во многом поэтому она сейчас столько и задолжала. А неимоверного роста мировых цен на то, что она экспортирует — вроде туристических услуг,— ожидать не приходится.
В итоге ситуацию, в которую попала Греция, иначе как долговой ловушкой не назовешь. Даже если она объявит дефолт и прекратит платежи, долги у нее все равно останутся. Реструктуризация этих долгов только увеличит их, а вовсе не ликвидирует и не улучшит перспективы выплаты. В таких ситуациях компании и банки просто объявляются банкротами, как это случилось с Lehman Brothers. А кредиторы оказываются перед печальным для них фактом: в полном объеме они своих денег не получат никогда — и должны довольствоваться только тем, что банкрот реально способен заплатить, а это обычно очень немного.
Проблема в том, что понятия банкротства стран-должников не существует. Хотя задумываться о необходимости введения такого понятия исследователи начали еще в 1970 году, когда развивающиеся страны стали во все возрастающих масштабах брать деньги взаймы на Западе, в основном на проведение социалистических экспериментов, а потом в результате этих экспериментов оказывались совершенно не в состоянии расплатиться. В 1976 году шведский экономист Еран Олин писал: «Финансирование развивающихся стран нуждается в
Действительно, на современном мировом финансовом рынке, главным элементом которого являются облигации, выпущенные правительствами отдельных стран, в том числе развивающихся, совершенно непонятно, смогут ли эти правительства хоть когда-нибудь по ним расплатиться — и поэтому стоят ли они хоть что-нибудь.
Техническая сторона введения понятия суверенного банкротства породила самые оригинальные предложения. Например, американский исследователь Бретт Миллер просто предложил изменить статью 9 американского закона о банкротстве таким образом, чтобы отдельные страны могли обращаться в американские суды с заявлением о своей несостоятельности — и пользоваться всеми преимуществами закона о банкротстве. Как отмечал Миллер, в пользу такого предложения говорит то, что эта статья вполне признает возможность банкротства американских муниципальных образований, ограничивает права суда вмешиваться во властные полномочия руководителей муниципальных образований и в процессе финансовой реструктуризации деятельности этих образований требует учитывать требования отдельных групп населения, например муниципальных служащих или профсоюзов. Впрочем, как признавал сам исследователь, в данном случае несостоятельные должники оказываются совершенно не защищенными от притязаний кредиторов не из США — и в таком случае возникнет конфликт юрисдикций.
Американский экономист Джеффри Сакс предлагал решить этот конфликт так: создать наднациональный суд по банкротствам — и превратить в этот суд МВФ. «В настоящее время фонд явно не справляется со своей функцией кредитора, помогающего странам, испытывающим кризис внешней задолженности,— и в связи с недостатками своей структуры, и в связи с некомпетентностью своего руководства. Так что деятельность МВФ должна быть реорганизована таким образом, чтобы он играл прежде всего роль международного суда по банкротствам и только потом был кредитором для своих членов»,— отмечал Сакс в 1995 году.
Впрочем, Сакс не стал останавливаться на том, законодательство какой страны должен использовать фонд в ходе процедуры банкротства стран-должников. Между тем практика банкротств бывает совершенно разной. Особого упоминания заслуживает практика, существовавшая в России до судебной реформы XIX века: драматург Александр Островский описал ее в пьесе 1847 года под названием «Банкрут», замененным по настоянию цензуры на «Свои люди — сочтемся!». Стряпчий Сысой Рисположенский дает крупному купцу Самсону Большову такую рекомендацию по объявлению себя банкротом и разговору с кредиторами: «А потом напишем реэстрик, что вот, мол, так и так, по двадцати пяти копеек за рубль: ну, и ступайте по кредиторам. Коли кто больно заартачится, так можно и прибавить, а другому сердитому и все заплатить…Вы ему все заплатите, а он — чтобы писал, что по сделке получил по двадцати пяти копеек, так, для видимости, чтобы другим показать. Вот, мол, так и так: ну, и другие, глядя на них, согласятся». Однако приказчик Лазарь Подхалюзин, которому хозяин поручил вести переговоры, предложил кредиторам лишь по десять копеек за рубль долга, решив, что требуемые ими двадцать пять — это слишком много. В результате кредиторы добились посадки Большова в долговую яму, о чем тот отзывался так: «Да что ты мне толкуешь-то: я и сам знаю, что много, да как же быть-то? Потомят года полтора в яме-то, да каждую неделю будут с солдатом по улицам водить, а еще, того гляди, в острог переместят: так рад будешь и полтину дать. От одного страма-то не знаешь, куда спрятаться». Надо заметить, что в соответствии с тогдашней практикой урегулирования дел банкрота с кредиторами посаженного в яму можно было выкупить с внесением требуемых кредиторами платежей. Распространенным явлением среди набожных купцов-старообрядцев было выпускание в церковные праздники на волю не птички из клетки, а других купцов из ямы, что считалось богоугодным делом.
