В последние пару недель довелось несколько раз услышать от российских финансистов: мол, особой разницы между Россией и Бразилией нет, но, как сказала, например, зампред правления Сбербанка Белла Златкис, «Бразилия в моде, а Россия не в моде». Мол, Бразилию «упаковали» и «преподнесли», как конфетку, вот инвесторы ее и кушают. При этом говорящие ссылаются на мнение иностранных инвесторов, которые почему-то ну никак не хотят разглядеть в гадком российском утенке роскошного бразильского лебедя.
Так неужели разница действительно только в упаковке?
Сложно объяснить падкость инвесторов, управляющих активами на многие миллиарды долларов, исключительно модой. Вряд ли только красивая бразильская обертка вернула индекс Bovespa к докризисному максимуму, достигнутому в мае 2008 г. Российский рынок установил рекорд в том же месяце, только вот сегодня, чтобы добраться до него, индексу ММВБ нужно вырасти еще на 26%, а РТС — на 56%.
Достаточно сравнить Россию и Бразилию по нескольким фундаментальным показателям, чтобы увидеть, что разница в сути, а не в переменчивой моде. И дело скорее не в темпах роста ВВП, а в институциональных различиях. Сравнивать страны тем проще, что коренные изменения в них проходили почти одновременно, хотя у Бразилии, конечно, преимущество в том, что ей не приходится избавляться от наследия коммунизма — ни в общественной, ни в политической, ни в экономической сфере.
В начале 1990-х гг. начались реформы в России, а в 1994 г. новоизбранный президент Фернанду Энрике Кардозу представил «план реала» (по-португальски и по-английски — plano real, the real plan — его название звучит еще как «реальный план»): курс бразильского реала был зафиксирован по отношению к доллару, что сразу убило инфляцию и стимулировало инвестиции и экономику. Но когда в 1997 г. начался кризис в развивающихся странах, Бразилия не стала цепляться за фиксированный курс и понемногу девальвировать валюту. За 1997—1999 гг. ей пришлось потратить несколько десятков миллиардов долларов из валютных резервов, так как капитал бежал со всех развивающихся рынков, но, в целом, она пережила кризис с несравнимо меньшими потерями, чем азиатские «тигры» и, конечно, Россия.
В начале десятилетия и в России, и в Бразилии сменилась власть — но векторы развития оказались диаметрально противоположными. У нас преемник был фактически назначен; после выборов в 2000 г. он восемь лет увеличивал присутствие государства в экономике и сворачивал демократические свободы. В Бразилии бывший профсоюзный лидер Луис Инасиу Лула да Силва в 2002 г. выиграл выборы в жесткой борьбе. Его левые взгляды спровоцировали панику на рынках: инвесторы бежали из Бразилии, и МВФ даже предоставил ей рекордный кредит — $30 млрд. Но после избрания да Силва стал развивать рыночную экономику, и в результате — стабильное развитие страны и такое же стабильное внимание портфельных и прямых иностранных инвесторов.
Когда по прошествии двух сроков Владимир Путин и Лула да Силва оставили президентские посты, первый опять-таки фактически назначил своего преемника, а второй поддержал свою соратницу, которой пришлось пройти через горнило предвыборной борьбы: Дилма Руссефф победила во втором туре с результатом 55% против 45% у соперника. Зато теперь она свободна в выборе политических инструментов и решений, а у нас вот уже два с половиной года гадают, пойдет ли Путин опять в президенты и как от этого опять изменится вектор развития — и предпочитают не рисковать своими инвестициями.
Что еще? Ну так, по мелочи: в индексе восприятия коррупции Transparency International Бразилия на 69-м месте, а Россия — на 154-м из 178. Недавно озвученная идея правительства повысить налоги на бизнес, чтобы привлечь в бюджет около 1 трлн руб., при том что известно (из уст самого президента Медведева), что только при госзакупках воруется аналогичная сумма, для любого здравомыслящего человека кажется по меньшей мере странной. Нет, перевод денег с корпоративных счетов в карманы чиновников способен в определенной мере стимулировать потребительский спрос, особенно на товары роскоши, но все же это очень сомнительный способ поддержать рост экономики.
В последние дни мы видим по телевизору, как полиция и солдаты при поддержке танков зачищают от преступных банд бедные районы Рио-де-Жанейро.
В обеих странах есть по сырьевой государственной монополии — Petrobras и «Газпром». Только вот правительство не использует Petrobras как политическую дубину, а также для скупки, скажем, нефти по всей Латинской Америке, чтобы монополизировать ее поставки, скажем, в США, как это делает «Газпром» с газом в странах СНГ, чтобы контролировать его поставки в Европу. В рейтинге крупнейших мировых брендов Millward Brown Optimor бренд Petrobras оценен в $9,68 млрд (73-е место в топ-100). Бренд «Газпром» не входит в топ-100, а стоит $6,35 млрд.
Да, у России больше валютные резервы. Да, она получила инвестиционный кредитный рейтинг в 2003 г., а Бразилия — в 2008 г. Но, как сказал мне однажды ведущий аналитик по России одного из международных рейтинговых агентств, «инвестиционный рейтинг может быть и у кровавой диктатуры, если она платит по долгам».
Михаил ОВЕРЧЕНКО
