Расширение программ реструктуризации кредитов пока маскирует реальные проблемы банковского сектора. Но рост объемов непрофильных активов — лишь вопрос времени. Каким образом можно решить эту проблему?
В прогнозах относительно посткризисного, постпандемийного будущего российской банковской системы недостатка нет. Термин «уставшие банкиры» опять обретает свою актуальность. Так, в агентстве «Эксперт РА» считают, что в ближайший год рынок могут покинуть около 40 банков. В другом агентстве — АКРА — прогнозируют исчезновение порядка 100 банков в течение трех лет. «Думаю, около трети из этой сотни закроются добровольно — в последние годы набирает обороты тренд на цивилизованный выход из бизнеса. Многие банки теряют рентабельность, кризис и снижение ставок подстегнули эту тенденцию. Акционеры понимают, что сохранять убыточный банк — бесперспективное занятие и проще сдать лицензию», — объяснял прогнозы гендиректор АКРА Михаил Сухов. Схожей аргументации придерживаются и в «Эксперт РА».
Но помимо этой «усталости» из-за снижения рентабельности бизнеса отдельные игроки рынка и банковская система в целом неизбежно столкнутся с давлением на качество кредитного портфеля. Пока эта проблема находится в «спящем» состоянии, что связано с продолжающимися масштабными реструктуризациями кредитов. Так, по данным ЦБ за период с 20 марта по 4 сентября, объем реструктурированных системно значимыми банками кредитов юридических лиц (кроме субъектов малого и среднего бизнеса) превысил 4,3 трлн рублей, или 13,3% от совокупного портфеля этих банков. В сегменте МСБ аналогичные показатели к 9 сентября достигли 753 млрд рублей. Эти совокупные 5 трлн рублей потенциально проблемных кредитов превышают 13% всего кредитного портфеля юрлицам. Учитывая, что реально «плохих» кредитов в системе сегодня немногим более 3 трлн рублей, а также перспективы продолжения роста объемов реструктуризации, на первый план выходят вопросы качественного и эффективного управления непрофильными активами.
Одним из вариантов решения этой проблемы могло бы стать появление специализированного института — банка «плохих» долгов. В начале сентября о необходимости его появления заявлял Борис Титов, уполномоченный при президенте по защите прав предпринимателей. Подобные заявления звучали и раньше: в мае создать фонд «плохих» активов предлагали даже в Совете Федерации. Но тогда в Банке России заявили, что объем «плохих» долгов не настолько критичен, чтобы нести в себе риски для финансовой стабильности в целом.
Тем не менее в России уже два года существует похожий институт — Банк непрофильных активов (БНА), созданный на базе банка «Траст», куда были переданы «плохие» долги банков так называемого «Московского кольца». Но насколько успешным оказался этот опыт, чтобы масштабировать его на весь рынок или же расширить возможности самого БНА, передавая ему рыночные долги?
Ответ неоднозначный. Прежде всего необходимо учитывать, что это государственный институт. А, например, по мнению того же Бориса Титова, банк «плохих» долгов должен создаваться частным капиталом. «При государственном владении у менеджеров создается стимул увеличить количество долгов под управлением «плохого» банка, чтобы обеспечить рабочие места», — отмечал бизнес-омбудсмен. Действительно, мировая практика сегодня склоняется к тому, что регуляторы стимулируют появление рынков подобных активов именно силами «частников», которые заинтересованы в повышении ликвидности «плохих» или непрофильных активов. В этом вопросе одно из главных условий эффективности — быстрота принятия решений, ведь проблема как раз в том, что если сформирован пул непрофильных активов, то чем больше времени проходит, тем меньше шансов на его оздоровление или продажу за адекватную цену (в отношении той балансовой стоимости, по которой он оказался в фонде или банке). И чем дальше, тем дисконт будет выше. При этом необходимо нести расходы на содержание всей инфраструктуры для работы с такими долгами или активами.
В этой связи показателен опыт таких стран, как Ирландия и Испания. Первый в европейской практике «плохой» банк, созданный на базе Национального агентства по управлению активами (NAMA), появился в Ирландии в конце 2009 года как ответ на кризис 2008—2009 годов. Из-за него стоимость недвижимости в стране рухнула в среднем на 50%, что и вызвало необходимость выкупа у коммерческих банков «плохих» кредитов, выданных на покупку или строительство жилья. В «плохой» банк были выкуплены активы на общую номинальную сумму 80 млрд евро. Продажа осуществлялась с дисконтом, который доходил до 58% от стоимости активов. В мае этого года NAMA полностью погасило долг перед правительством страны.
В Испании аналогичный институт был создан в конце 2012 года. «Плохой» банк также выкупал с банковского рынка объекты недвижимости. Причем основные усилия были направлены на привлечение частных инвестиций для финансирования этих сделок. Согласно планам, «плохой» банк должен проработать до 2027 года, реализовав за это время почти 90 тыс. объектов недвижимости.
В случае с российским БНА определенное движение в реализации активов мы видим, но оно слишком медленное: за прошедшие два года о громких продажах мы ничего не слышали. При этом никаких предельных сроков для менеджмента БНА, как и любых других KPI, не установлено. Или, по крайней мере, мы о них ничего не знаем. Отсюда вытекает следующая проблема существующего механизма: его недостаточная прозрачность, непубличность. Это не позволяет полностью оценить его эффективность, понять, насколько эта модель жизнеспособна. Тем более что в российской практике похожих прецедентов не было — не с чем сравнивать.
Не лучше дела обстоят с таким механизмом, как санации банков. Они сыграли значимую роль для рынка, позволили избежать «эффекта домино». Однако пока мы пришли к ситуации, похожей на революционный лозунг: есть у санации начало, нет у санации конца. Процедура действует с 2017 года, но ощутимого эффекта и громких продаж мы так и не увидели, зато стали свидетелями имитации активных действий регулятора, когда аукционы признавались недействительными или продажа откладывалась под любым предлогом, даже коронавирус «засветился», да и скандальных историй хватало. Точно так же, как и в случае с БНА, нет никаких четких сроков работы этого механизма. Ведь в конечном итоге санация должна закончиться продажей оздоровленного банка, поскольку они задумывались совсем не для того, чтобы в стране стало на несколько госбанков больше. Но сейчас мы имеем на рынке квазигосударственные структуры с соответствующими привилегиями и доступом к финансированию, которые позиционируют себя как рыночные игроки, конкурирующие между собой и с другими банками.
Может быть, прав был Алексей Саватюгин, ныне аудитор Счетной палаты, когда предлагал установить предельный срок, по истечении которого санируемые банки должны передаваться от ЦБ к правительству. Возможно, такая история имела бы право на жизнь в случае, если бы у правительства, например, была цель создать очередной специализированный институт развития. В противном случае это будет не чем иным, как очередной заморозкой ситуации на годы, с дальнейшей передачей актива госбанку. И единственный вопрос, который формально удастся решить, — это конфликт интересов. Так стоит ли игра свеч и за чей счет будет устроен очередной банкет? Вопрос риторический, конечно.
Однако, судя по активности, с которой в последнее время ЦБ и БНА подают многомиллиардные иски к бывшим владельцам санируемых банков, этим вопросом задаюсь не только я. Удастся ли вернуть обозначенные в исках суммы — это большой вопрос, притом что расходы на санацию были в разы больше. Одно можно сказать с полной уверенностью: за все это время мегаструктуры по управлению проблемными портфелями, оставшимися после санируемых и ушедших с рынка банков, так и не научились эффективно управлять приобретенными активами.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции
