Восемь лет назад, в августе 1997 года, большинство россиян узнало новое слово — «деноминация». Сначала решение зачеркнуть три нуля на купюрах вызвало легкую панику, но на поверку все оказалось не страшно. Другое дело — слово «дефолт», с которым население России познакомилось год спустя, в августе 1998 года. Столь масштабный отказ от выполнения своих обязательств и последовавшая за этим резкая девальвация национальной валюты произошли в российской истории впервые. А вот еще одно побочное явление дефолта — системный банковский кризис — нам уже было знакомо по событиям августа 1995 года.
Гром грянул в конце 1995 года. 22 августа стало известно, что большинство закрыли кредитные лимиты на одного из самых активных участником рынка — банк «Лефортовский».
***
В августе 1995 года Россия познакомилась с новым длдя себя явлением — системным банковским кризисом. С рынком межбанковского кредитования было покончено.
Круговые пороки 1995 год обещал быть удачным для российской банковской системы. За предыдущие несколько лет банки окрепли и, казалось, прочно встали на ноги. Их услуги уже не ограничивались простым ведением счетов или валютообменными операциями, как в начале 90-х во времена зарождения банковской системы. Банки начали развивать документарные операции, оказывать услуги доверительного управления, активно работать на финансовых рынках — прежде всего на рынках государственных ценных бумаг и межбанковского кредитования (МБК).
В деньгах при этом недостатка не было. Развитый рынок МБК позволял занимать их в значительных количествах — обороты этого рынка достигали нескольких триллионов рублей в день (превышая часто обороты по госбумагам), причем в подавляющем большинстве это были однодневные кредиты.
Такое положение дел давало банкам, казалось бы, беспроигрышные стратегии ведения бизнеса. Первая — занять деньги на рынке МБК (это можно было сделать под 50—150% годовых) и вложить их в ГКО (средневзвешенная доходность которых составляла около 250% годовых).
Вторая — опять-таки занять деньги на МБК и дать их в кредит под большие проценты предприятию или вложить в недвижимость, которая в то время быстро росла в цене. При этом невозвраты кредитов никого особо не беспокоили — дыру в балансе можно заткнуть за счет заемных средств и подождать возврата кредитов от других заемщиков или реализации арестованного за долги имущества.
Беда была только в одном. Банки привлекали в основном краткосрочные деньги. Причем поставщиками средств выступали чаще всего крупные банки, обладавшие значительными остатками на счетах в силу наличия крупных клиентов или развитой корреспондентской сети. Кредиты же, как правило, выдавались долгосрочные (по тем временам) — на три-девять месяцев, примерно такими же были сроки обращения ГКО. О недвижимости в этом плане и говорить не приходится.
Поэтому понятно, что вся система могла работать только до тех пор, пока существовал ликвидный рынок относительно дешевых межбанковских кредитов.
Причем устойчивость самого рынка МБК зависела от добросовестности всех его участников: крупная непоставка средств кем-либо из них могла вызвать сложности у контрагентов неплательщика и привести к цепной реакции невозвратов кредитов. Однако до поры до времени все шло хорошо: денег было много, всем их хватало, и такая ситуация вполне устраивала российских банкиров. Не устраивала она, правда, российские власти. Изобилие рублей на фоне высокой инфляции выплескивалось в конечном итоге на валютный рынок — дорожающие доллары скупали все без исключения субъекты экономики, подстегивая и без того сильный рост американской валюты. Ставки по ГКО показывают, насколько сильны были девальвационные и инфляционные ожидания, ведь именно госбумаги являлись тогда, по сути, единственной альтернативой валютным вложениям. Согласиться же с тотальной долларизацией экономики власти никак не могли.
И с 1995 года начали бороться с этим явлением. Причем довольно простым методом — уменьшать количество рублей в экономике, главным образом за счет увеличения отчислений банков в фонд обязательных резервов. В конце 1994 — начале 1995-го были резко увеличены резервные требования по ссудам, с мая 1995-го под резервирование попали и остатки на корсчетах. По подсчетам Ассоциации российских банков, например, только майское ужесточение правил игры должно было привести к изъятию из банковской системы 9 трлн руб.
Доллар действительно удалось победить — в июне произошла 10-процентная ревальвация рубля (подробнее см. «Деньги» от 20.06.05). При этом казалось, что денег у банков все еще было хоть отбавляй, и они вроде бы хлынули туда, куда надо — на рынок госдолга. К середине июня ставки по ГКО упали по сравнению с началом года в восемь раз — почти до 30% годовых. Соответственно, резко упали и ставки МБК. Но дальше все пошло по сценарию, не предусмотренному властями. В чем была ошибка властей, точно сказать трудно. Возможно, они просто перегнули палку, ликвидируя излишек денежной массы. Возможно, не учли, что как раз в то время крупные банки начали готовиться к залоговым аукционам, что потребовало от них дополнительного отвлечения с рынка огромных объемов средств. Но так или иначе, с середины июня ставки на денежном рынке стали резко расти, к концу месяца доходность ГКО была уже около 150% годовых.
И многие банки оказались к этому явно не готовы.
Гром грянул в конце августа 1995 года. 22 августа стало известно, что большинство банков закрыли кредитные лимиты на одного из самых активных участников рынка — банк «Лефортовский». При этом маркет-мейкеры рынка, подозревая, что кризис ликвидности у «Лефортовского» вызовет серьезные сложности и у его кредиторов, предпочли на время попросту уйти с рынка МБК. А дальше ситуация развивалась по принципу домино. На следующий день выяснилось, что Часпромбанк (которым руководил бывший союзный премьер Валентин Павлов) не только не смог накануне закрыть позиции на рынке МБК, но и не в состоянии рассчитаться с частными вкладчиками.
24 августа ситуация продолжала ухудшаться. Доходность ГКО выросла выше 210% годовых. Обороты на МБК упали в 8—10 раз относительно более или менее спокойных времен. А после того как Мосбизнесбанк не поставил на рынок 400 млрд руб. (по официальной, довольно, впрочем, смешной версии, причиной непоставки стала поломка модема), ставки по однодневным кредитам, по данным Межбанковского финансового дома, стали доходить до 2000% годовых. «Эффект домино» проявился в полной мере: более 150 московских коммерческих банков не смогли «закрыться» в тот вечер. Центробанк, чтобы хоть
При этом рубли, выдаваемые банкам, по словам и. о. председателя ЦБ Татьяны Парамоновой, были «эмиссионными». Таким образом, с политикой сжатия денежной массы было покончено. Но было уже поздно. Хотя уже в самом начале сентября обстановка на денежном рынке более или менее стабилизировалась (доходность ГКО, к примеру, упала до 115% годовых), с рынком МБК было покончено. Банки крайне неохотно давали в долг, и то лишь тем, кому абсолютно доверяли, да и то, как правило, под ликвидный залог.
Однако главная беда была даже не в смерти рынка МБК. И даже не в том, что во время кризиса приказали долго жить несколько десятков банков. Проблема заключалась в том, что даже банки, сумевшие избежать банкротства за счет продажи своего портфеля госбумаг, оказались в безвыходной ситуации. Ликвидных доходных активов у них не осталось, и зарабатывать деньги, сохраняя платежеспособность, было трудно — после кризиса ГКО резко подорожали. Выданные же покойным банкам кредиты возвращались — и это еще было хорошо — в виде не очень-то кому нужных объектов недвижимости. Понятно, что жить в таком состоянии было можно, но недолго. Раненые банки умирали в течение нескольких лет.
Характерным примером может служить один из крупнейших розничных банков — Тверьуниверсалбанк. Благодаря развитой корреспондентской сети он имел существенные остатки на корсчетах и был одним из активных игроков на рынке МБК. Незадолго до кризиса банк позволил себе покупку огромного нового здания, во время кризиса распродал практически весь портфель ГКО, а после кризиса получил долг с Глория-банка сетью отделений. После чего его агония длилась еще почти год — до июля 1996-го. Еще один крупный участник рынка, Кредобанк, продержался на два месяца меньше.
Конечно, крупные банки умирали и до 1995 года. Но именно в 1995 году их смерть стала, во-первых, массовой, а во-вторых, однотипной, вызванной более или менее одинаковыми причинами, связанными со сбоями в самой системе функционирования крупного сегмента финансового рынка. Поэтому можно говорить о том, что в августе 1995 года Россия познакомилась с новым для себя явлением — системным банковским кризисом.
Нулевой вариант
Несмотря на то что Татьяна Парамонова не считала происшедшее в 1995 году кризисом («Слово " кризис» я хотела бы не слышать»,— сказала она на одной из пресс-конференций), не исключено, что именно эти события стали причиной того, что Госдума так и не утвердила ее в должности главы Центробанка. И в ноябре 1995 года этот пост занял Сергей Дубинин.
До поры до времени новый председатель ЦБ занимался исключительно экономическими проблемами — отзывал лицензии у банков — жертв кризиса, поддерживал курс рубля в рамках валютного коридора, воевал с представителями Минфина и коммерческих банков по поводу законности расходования последними бюджетных средств. Однако в августе 1997 года он решил внести посильный вклад в пополнение словарного запаса широких масс россиян западной экономической терминологией.
Дело было так. 1 августа в резиденции «Волжский Утес» Бориса Ельцина навестили Виктор Черномырдин и Сергей Дубинин.
Официальной темой беседы с Черномырдиным была военная реформа. О том же, что обсуждалось с председателем ЦБ, президент журналистам говорить не стал: «Потерпите несколько дней, я по этому поводу выступлю по радио и телевидению».
Борис Ельцин выступил с обращением 4 августа. И объявил о грядущей деноминации — с рублевых купюр должны были исчезнуть три «лишних» нуля. В тот же день соответствующую пресс-конференцию дал и Сергей Дубинин.
Он пояснил, что обмена денег в привычном для России смысле не будет, а старые купюры и монеты будут постепенно изыматься Центральным банком из обращения.
Основную массу старых денег ЦБ планировал вывести из обращения за первые четыре-пять месяцев 1998 года. Весь 1998 год старым и новым деньгам было разрешено ходить на равных. Для удобства покупателей стоимость товаров и продуктов в магазинах должна была указываться одновременно в старых и в новых ценах. С 1 июля 1998 года коммерческим банкам было запрещено выдавать физическим и юридическим лицам деньги старого образца. Оставшиеся на 1 января 1999 года старые деньги можно было обменять в отделениях Сбербанка до 31 декабря 2002 года включительно. Новые деньги и визуально были очень похожи на старые, отличаясь лишь меньшим количеством нулей и новыми степенями защиты.
Отметим, что само по себе стирание нулей с купюр было для России делом не новым — подобные реформы уже проходили в 1947 и 1961 годах. Однако в народе о них остались неприятные воспоминания. Так, например, в 1947 году удалили один ноль, выдавая новые деньги взамен старых в соотношении 1:10. Но при этом со счетов в Сбербанке в соотношении 1:10 менялись только 3 тыс. руб., следующие 3 тыс. обменивали 1:2, остальное — 1:1.
А цены были снижены не в десять, а лишь в три раза. Так что реформа была конфискационной. Не осталось добрых воспоминаний у народа и о денежных реформах (советской, а потом и российской) начала 90-х. Поэтому неудивительно, что в 1997-м власти упорно избегали называть происходящее реформой, предпочитая иностранное же слово «деноминация».
Вроде все просто. Однако до конца непонятным оставалось, зачем все это понадобилось денежным властям. Одна из версий, появившихся в СМИ, сводилась к следующему. К описываемому моменту в России вовсю полыхали банковские войны.
Втянутым в них оказался и Сергей Дубинин. В результате возникшего скандала поползли слухи, что позиции председателя ЦБ зашатались и влиятельные оппоненты (в частности, из администрации президента) близки к тому, чтобы добиться его отставки.
И Дубинину срочно потребовалась громкая новость, способная изменить отношение прессы и парламента к председателю ЦБ.
Деноминация на эту роль подошла как нельзя лучше — фокус общественного интереса переместился с банковских скандалов на судьбу национальной валюты.
Кстати, в пользу чисто политического характера деноминации говорит и еще одно обстоятельство. В середине сентября 1997 года Главное государственно-правовое управление президента России направило в правительство заключение по указу о деноминации. Вывод юристов президентской администрации был таков: во исполнение указа потребуется изменить целый ряд законов, в основном — содержащих прямые указания на суммы расходов, выплат и т. п. А поскольку это очень сложно, специалисты управления рекомендовали президенту отменить деноминацию. Предложение не прошло.
Но более показательного примера чиновничьей возни вокруг несложной процедуры, пожалуй, и придумать трудно.
Официальную же версию того, зачем понадобилась деноминация, озвучил Борис Ельцин. «Мы сегодня надежно контролируем денежное обращение, контролируем инфляцию,— заявил президент в обращении к народу.— Люди знают — стремительного повышения уровня цен у нас сейчас уже не происходит. Цены на основные товары практически стабильны, и мы твердо уверены, что такими они и останутся. Поэтому и приняли это решение — провести денежную реформу. Этим мы сегодня заявляем: инфляции больше не будет. С ней покончено. Новые нули на наших купюрах больше не появятся никогда. Российский рубль уже стал одной из самых стабильных валют в Восточной Европе. Получив зарплату, сегодня не надо, как совсем еще недавно, бежать к обменному пункту
Вспомним историю России. В результате денежной реформы, проведенной сто лет назад, у России появился полновесный " золотой» рубль. Накануне первой мировой войны он был самой твердой, самой надежной валютой в Европе. Верю, недалек тот день, когда наш с вами российский рубль снова будет вызывать такое же уважение в мире».
Однако жизнь показала, что власти поспешили хоронить инфляцию. Прошел всего год, и от «одной из самых стабильных валют в Восточной Европе» остались одни воспоминания.
Живой труп
Сказать, что в августе 1998 года ситуация была критической, значит ничего не сказать. К середине месяца положение было катастрофическим.
Непомерный размер госдолга (прежде всего ГКО) парализовал сферу госфинансов. По данным правительства, общие поступления в бюджет за первое полугодие 1998 года составили примерно 21 млрд руб. в месяц, а только расходы на обслуживание внутреннего долга — 20 млрд руб. в месяц. «В июле мы не думали в первую очередь о том, по какой ставке занять. Речь шла о том, на сколько дней хватит валютных резервов в стране. Мы говорили, как правительство будет погашать через неделю свои обязательства, когда ни внешний, ни внутренний рынок недоступны для заимствования, доходы на прежнем уровне», — рассказывал в начале августа в интервью газете «Коммерсантъ» тогдашний замминистра финансов Михаил Касьянов.
В этих условиях правительству оставалось надеяться только на помощь извне. И она пришла.
МВФ выдал Банку России кредит на $4,8 млрд, который планировалось потратить на поддержание курса рубля. Еще $2 млрд правительство надеялось получить на латание бюджета.
Но ситуацию уже было не исправить. Опубликованный в первой декаде месяца платежный баланс России это ясно продемонстрировал. Счет текущих операций за первый квартал оказался рекордно низким: минус $1498 млн. И это при том, что наблюдался приток иностранных инвесторов на российский рынок: сальдо портфельных инвестиций было положительным ($8,1 млрд). Главная причина была проста: мировые цены на энергоносители упали, и ТЭК уже не мог кормить страну валютой.
Во втором квартале ситуация не улучшилась. Цены на нефть продолжали идти вниз. Золотовалютные резервы ЦБ падали. И кредит МВФ на сумму $4,8 млрд был явно недостаточным, ведь только до конца года правительству нужно было погасить ГКО на сумму около 140 млрд руб. (более $6 млрд).
Поэтому источники финансирования дефицита бюджета оставались малопонятными.
В начале августа началась паника. Всю неделю на российском рынке не было отбоя от покупателей валюты. Покупали все: и россияне, и нерезиденты, и юридические лица, и физические. До середины недели ЦБ исправно удовлетворял заявки банкиров, продавая доллары по курсу в районе верхней границы валютного коридора (около 6,5 руб./$ на тот момент). Пока не обнаружил, что золотовалютные резервы тают гораздо быстрее обычного — на пятницу 7 августа они составляли $17 млрд, уменьшившись за неделю на $1,4 млрд. И ЦБ принял меры: 12 августа урезал лимиты на продажу долларов банкам. Чем обострил и без того накаленную ситуацию. На следующий день лимиты были и вовсе закрыты банкам было предложено покупать валюту на условиях предоплаты. То есть сегодня резервировать рубли, чтобы завтра — уже по завтрашнему курсу — получать доллары. Так же поступила и ММВБ. При этом ЦБ запретил банкам покупать валюту для своих нужд, заявив, что доллары будет продавать, только если банк докажет, что покупает их для клиентов. За нарушение этого порядка ЦБ обещал карать банки вплоть до лишения лицензии.
Умер и рынок МБК. Полнейшее недоверие банков друг к другу на фоне падающих котировок и индексов обезденежило рынок.
Лишь отдельные клиентские заявки нарушали спокойствие. ЦБ пытался привести рынок, точнее участников рынка, в чувство и делал «искусственное дыхание»: объем кредитов overnight, выданных коммерческим банкам, 13 августа вырос в десять раз до 680 млн руб. Не помогло.
В пятницу, 14 августа, ряд банков прекратил продажу валюты. В обменных пунктах остальных банков доллары продавались по сверхвысокому курсу — до 8 руб./$. И это несмотря на то, что ЦБ потратил на поддержку рубля еще полмиллиарда долларов.
Ситуация усугублялась тем, что в условиях затянувшегося падения цен на рынке ГКО и постоянной опасности девальвации многие российские банки испытывали серьезнейшие проблемы с ликвидностью. Большинство крупнейших банков, прежде всего из первой двадцатки, начали активно получать кредиты под залог государственных ценных бумаг и активов, номинированных в долларах. Однако в августе у иностранцев возникли серьезные сомнения в платежеспособности правительства. И цены на валютные облигации упали до небывалого уровня — долги Лондонскому клубу, например, 10 августа за несколько минут подешевели на треть. Российские банки, которые кредитовались под залог этих бумаг, за несколько минут потеряли сотни миллионов долларов, так как вынуждены были выплачивать иностранцам разницу между старой и новой стоимостью — по условиям таких сделок стоимость заложенных под кредит активов постоянно переоценивается по рыночным котировкам. Сумма, которую должны были выплатить российские банки в качестве обеспечения по взятым ранее кредитам, оценивалась в $0,8—1 млрд. Откуда брать деньги, было непонятно госбумаги в портфелях российских банков к тому времени окончательно обесценились.
Плюс к тому в сентябре-октябре наступал пик исполнения форвардных контрактов, которые российские банки заключали с нерезидентами при покупке последними ГКО. Дело в том, что по введенным ЦБ с начала 1998 года правилам входить на российский рынок ГКО иностранцы могли, только заключив форвардный договор на обратную конвертацию полученных при погашении бумаг рублей в валюту с отечественным банком. Таким образов Центробанк, очевидно, стремился защитить валютный рынок страны от потрясений в периоды погашения госбумаг. Но российские банки, заключая такие договоры, рассчитывали, что правительство и ЦБ выполнят свои обещания и удержат курс рубля к доллару в пределах «наклонного» валютного коридора (5,27—7,13 руб./$ с постепенным снижением в течение года; среднегодовой курс $6,2 руб./$). Когда же выяснилось, что девальвации рубля не избежать, стало понятно, что российским банкам предстоят многомиллиардные выплаты западным контрагентам.
14 августа информагентства сообщили, что полностью остановил операции банк «Империал». Клиенты СБС-Агро, Мост-банка и многих других крупных банков вдруг обнаружили: чтобы снять деньги с валютных вкладов или даже по карточке, нужно отстоять в очереди, причем только для того, чтобы записаться на получение денег «на следующей неделе». Чуть ли не о каждом крупном банке ходили самые невероятные слухи.
В выходные дни, 15 и 16 августа, участники рынка и вкладчики банков гадали, что же будет дальше и какие потрясения принесет новая неделя. А в понедельник они обнаружили, что проснулись в другой стране. В стране-банкроте.
Смертельный трюк 17 августа 1998 года граждане России пополнили свой словарный запас еще одним иностранным словом — «дефолт». Государство отказалось от выполнения взятых на себя финансовых обязательств. Наступил паралич власти. Обесценилась национальная валюта. Начали рушиться крупнейшие банки.
События развивались следующим образом. 17 августа было обнародовано совместное заявление правительства и Банка России. «В результате ухудшения внешнеэкономической конъюнктуры и неудовлетворительного положения дел с доходами бюджета резко обострилась проблема управления государственным долгом, говорилось в нем.— Расходы по погашению ранее выпущенных государственных бумаг и уплате процентных платежей по ним при низком уровне налоговых поступлений стали непомерным бременем для государственного бюджета. Продолжается сокращение валютных резервов страны, банковская система стала испытывать определенные трудности. В этой ситуации правительство и Банк России считают необходимым принять комплекс мер, направленный на нормализацию финансовой и бюджетной политики».
Меры были следующие. Верхняя граница валютного коридора до конца года была поднята до 9,50 руб., что позволяло провести хоть 50-процентную девальвацию рубля. Были заморожены все выплаты по ГКО/ОФЗ до конца года правительство объявило о намерении переоформить их в новые ценные бумаги. Одновременно правительство и ЦБ ввели 90дневный мораторий на исполнение банками своих обязательств перед иностранцами. Сюда относились и кредиты, и срочные валютные контракты, и обязательства по залоговым операциям.
Сейчас принято ругать решение о дефолте. Однако ясно, что принятые меры сами по себе не были абсолютным злом. Другое дело, что большинство из них явно запоздало, что и обусловило чрезмерную резкость решения. Так, например, разговоры о необходимости девальвации рубля шли с конца 1997 года: было очевидно, что ЦБ не в состоянии обеспечить поддержание курса рубля при низких ценах на нефть и, соответственно, низком уровне валютных поступлений в страну. «С октября 1997 года правительство и Банк России защищают главные достижения экономической политики последних лет — стабильные цены и твердый рубль, а значит, и уровень жизни народа»,— оправдывали свою политику в совместном заявлении правительство и ЦБ.
Проблема, однако, в том, что когда армия пусть отступает, но медленно и осознавая, что делает, у граждан остается надежда на благоприятный исход войны. В этой же «битве за рубль» финансовые власти просто подписали акт о безоговорочной капитуляции. Естественно, у населения это вызвало шок. Особенно если учесть, что даже профессионалы не понимали, что следует делать.
Так, например, 17 августа обменные пункты московского Сбербанка не проводили операций по продаже валюты: все они были закрыты «по техническим причинам» на неопределенное время. То же самое было в питерском Сбербанке. Одновременно Сбербанк Москвы приостановил операции по конвертации безналичных рублей в валюту, заявив, что это «временная мера». И такая политика не удивительна: курс доллара сразу же рванул к верхней границе нового валютного коридора, и что будет с ним дальше, предсказать было практически невозможно.
Дальше события развивались по нарастающей. Финансовый кризис перерос в политический. Если сразу после объявления дефолта президент Борис Ельцин, по информации СМИ, не принял отставки главы ЦБ Сергея Дубинина и министра финансов Михаила Задорнова, явно демонстрируя свою поддержку действиям финансовых властей, то уже через неделю в отставку отправился весь кабинет министров, а в начале сентября ушел в отставку Дубинин. Что вполне логично. 26 августа Россия фактически лишилась валютного рынка:
Но и возвращение на пост главы правительства Виктора Черномырдина не помогло — Госдума отказалась утверждать его в должности премьера. А заодно начала готовить импичмент президента. «Почти три недели у нас не было правительства. Почти три недели бушевали политические страсти. Тем временем пустели прилавки. Вернулись слова «очередь» и» дефицит». Твердый рубль, которым мы так гордились, полетел вниз» — так описывал ситуацию в телеобращении к нации Борис Ельцин.
Компромисс (если это можно назвать компромиссом) был достигнут только после того, как 11 сентября на пост главы правительства был назначен министр иностранных дел академик Евгений Примаков — бывший член Президентского совета и Совета безопасности СССР, председатель палаты Союза Верховного Совета СССР и, наконец, бывший шеф Службы внешней разведки России. Главой Банка России в тот же день был утвержден бывший глава Госбанка СССР, а позже и российского ЦБ Виктор Геращенко. Пост первого заместителя Примакова получил бывший председатель Госплана СССР Юрий Маслюков.
Словом, ответственными за экономику страны были назначены люди, которые в общественном сознании ассоциировались скорее с социалистическими, нежели рыночными методами управления экономикой. Впрочем, справедливости ради стоит сказать, что ни Примаков, ни тем более Геращенко не предпринимали выраженно радикальных мер, направленных на восстановление советской экономической модели.
Однако некоторое восстановление равновесия в политической сфере не спасло финансовую систему страны. Умерли рынки акций и госбумаг, срочный рынок. Оставшись (по их собственной версии) с большими портфелями никому не нужных госбумаг, один за другим начали рушиться крупнейшие банки. Всего за первый год после августовского кризиса лицензии потеряли свыше 180 банков, среди которых такие известные, как Агропромбанк, Инкомбанк, «Империал», ИнтерТЭКбанк, Мосбизнесбанк, МЕНАТЕП, ОНЭКСИМбанк, Промстройбанк, Токобанк, Уникомбанк, «Юнибест». И если в большинстве случаев частным вкладчикам удалось, пусть часто не полностью и не сразу, вернуть свои деньги, огромное количество предприятий потеряли все. В результате их банкротства десятки тысяч людей остались без зарплаты, а о том, что у большинства других резко упала зарплата (в долларовом выражении), и говорить не приходится.
Именно поэтому, наверное, события августа 1998 года обычно воспринимаются как страшный сон, а не как действия правительства, направленные на оздоровление экономики
Общие поступления в бюджет за первое полугодие 1998 года составили примерно 21 млрд. руб. в месяц, а только расходы на обслуживание внутреннего долга — 20 млрд руб. в месяц.
Петр РУШАЙЛО
